Кто такой был для него этот старлей совсем недавно, а теперь мир будто разделился для Яна на "до" и "после", и в этом "после" Поплавский больше не был уважаемым человеком, от которого зачастую зависели не только здоровье, но и жизнь очень важных для страны людей. Но вот случилось с Яном несчастье, и не нашлось никого, кто бы захотел за него заступиться…
Тем временем несколько театральным жестом Аренский указал на лестницу.
— Прошу!
А когда Ян проходил рядом с ним, неожиданно шепнул ему на ухо:
— Зря ты злишься, доктор, я — твое алиби. Поверь, я уже достаточно изучил Аполлона Кузьмича. Зачем тебе неприятности? Их на Соловках даже искать не нужно, они сами тебя найдут.
— С чего ты взял, что я злюсь? — огрызнулся Ян. — Только не нравится мне все это. К сожалению, я немного знаю эту мнимую больную — на неё в трудную минуту положиться нельзя.
Ян и сам не знал, отчего вдруг он доверился Аренскому. Но по тому, что старший лейтенант его сообщению не удивился, понял, что и тот в курсе происходящего.
— И правильно, что тебе это не нравится, — кивнул Арнольд. — Юлия хочет твоими руками от Аполлона избавиться, только я думаю, кишка у неё тонка.
— Но она-то в себе уверена.
— Как и всякая недалекая баба, — согласился Арнольд.
Ян откровенно порадовался такому с ним единодушию — этим разговором сгладилась двусмысленность его положения и действий, которые его вынудили предпринимать, ничуть не сообразуясь с его собственными желаниями.
На этот раз Юлия лежала в постели, до горла укутавшись одеялом.
— Я оставлю вас наедине с больной, доктор, — громко сказал Аренский и вышел, затворив за собой дверь.
— Чего это он к тебе на "вы" обращается? — поинтересовалась Юлия, почему-то лукаво глядя на Яна. — От чекиста такое слышать непривычно. Обычно они с нами не церемонятся.
Этим "с нами" она хотела подчеркнуть, что Ян должен быть с нею по одну сторону баррикады. Мол, они оба — заключенные. Вроде, ещё ничего не произошло, а Ян уже напрягся. Словно кто-то скомандовал ему: "Внимание!" И он так и замер.
— Что же ты не подходишь, не проверяешь мой пульс?
— Я и так вижу: пульс хорошего наполнения.
— Боишься! — довольно рассмеялась она. — Настоящий мужчина — хищник. Он всегда чует опасность, а ещё лучше он чует самку.
Она отбросила одеяло и предстала перед ним обнаженная, рассчитывая на желаемый эффект.
— Зря ты вся разделась, — спокойно произнес Ян. — Для того чтобы сделать укол, мне будет достаточно всего одной части твоего безусловно роскошного тела.
Равнодушный тон, каким это было сказано, взбесил Юлию. Ее затея провалилась, и молодая женщина упорно не хотела в это поверить. Неужели он не видит, как она божественно хороша? Подумать только, он как ни в чем не бывало готовит свой дурацкий шприц!
— Опять укол! — закричала она так громко, что стоявший за дверью Арнольд едва не расхохотался в голос.
— Укол, пани Юлия, укол, — привычно успокаивал её Ян, как обычно успокаивал нервных пациентов, независимо от их пола. Он ловко завернул её в одеяло, оставив открытым лишь место для укола. — Если позволите, небольшой совет врача: больше движения и меньше сладкого. Ваша талия начинает терять свою гибкость.
— Моя талия? — повторила она, спрыгнув с кровати, отбросила одеяло и, обнаженная, стала перед ним во весь рост, подбоченилась. — Да мою талию Аполлон обхватывает пальцами! Ты просто не видел до сих пор таких роскошных женщин, как я!.. Кто со мной может сравниться? Уж не твоя ли убогая жена?
Про жену она упомянула недаром. Она как бы между прочим выспросила Аполлона о семейном положении Яна.
— Женат, — ответил тот. — И, по-моему, есть один ребенок.
Юлия была уверена, что фигура рожавшей женщины не идет ни в какое сравнение с фигурой нерожавшей. Потому и сама не собиралась рожать. Никогда!
— Так может сравниться со мной твоя жена? — повторила она, подбоченясь.
— Не может, — усмехнулся Ян, — потому что моя жена никогда не была проституткой. Так что лучше вам устраивать конкурсы среди своих…
— Да как ты смеешь! — уже не сдерживаясь, завизжала Юлия. — Быдло! Хам! Байстрюк! Я сгною тебя в лагере! Сдохнешь без покаяния, а перед тем тебе отстрелят яйца!
— Как вам будет угодно, — холодно ответил Ян. — Тогда позвольте рассказать вашему майору, что болезнь его жены есть чистейшее притворство и её чудесное исцеление вызвано невинным уколом глюкозы.
Юлия, кусая губу, упала на кровать, а Ян собрал чемоданчик, церемонно ей поклонился и вышел из комнаты.
— Чем ты так разозлил нашу королеву? — спросил Аренский, одеваясь вместе с Поплавским. — Сегодня я провожу тебя до зоны, а по дороге ты мне все расскажешь.
— А что там рассказывать? — пожал плечами Ян. — Всего лишь намекнул, что пани надо побольше двигаться, потому что её талии грозит… гм, увеличение размера.
— Так прямо и сказал? — восхитился Арнольд. — Ну, парень, держись, наша шлюшка — баба злопамятная.
— Я и сам это понял, — вздохнул тот.
***
Вечером того же дня Арнольд опять купил бутылку вина.
— А сегодня что за праздник? — поинтересовалась его юная возлюбленная.
— Сегодня, душа моя, у нас поминки.
— Кого мы будем поминать? — грусть омрачила худенькое личико Виолетты. — Кого-нибудь из твоих родных?
— Скорей уже, из твоих.
— Что-то случилось с мамой? — побледнела она.
— Нет, нет, что я за идиот! — Арнольд взял возлюбленную на руки и стал укачивать, как ребенка. — Все время забываю, какая ты у меня эмоциональная и ранимая. По сравнению с тобой я толстокож, как носорог… Дело в том, что сегодня умерла Румянцева Виолетта Евгеньевна…
— Та женщина, с отбитыми почками, — тихо уточнила она.
— Только без слез, любимая, только без слез! Что же делать? Ни ты, ни я не виноваты в этой смерти. А то, что мы собираемся её использовать… Живым — живое, это не я придумал.
— Просто мне не хотелось умирать, — сквозь слезы сказала она.
— И правильно, — он губами снял слезы с её ресниц, — а то как бы тогда на земле смог жить я?.. Нет, сейчас в жизни столько грустного, что не стоит в нашу с тобой страну тащить ещё и это. Договорились же: здесь только мы двое, и больше никого.
— Никого, — повторила Виолетта, крепко прижимаясь к нему.
— Тогда давай выпьем за твое второе рождение, а потом я расскажу тебе нечто повеселее. Например, что я подал рапорт в администрацию о твоем примерном поведении, и, может быть, тебя скоро выпустят.
— Правда? — просияла она.
— Правда. И мы поженимся и уедем в отпуск…
