Как это ни печально, иногда одной любви недостаточно…
Она вздохнула и провела пальцем вдоль идеально вылепленной стопы Эроса. Ох, не следовало ей находиться здесь в такой час. Да и вообще не следовало.
Однако время, проведенное в карете наедине со своими мыслями, пробудило в ней отчаянное желание проверить себя. Потому она и пришла сейчас к матери.
Она едва не сошла с ума, вспоминая последние недели и часы, проведенные с Саймоном — все их разговоры и страстные объятия.
В какой-то момент, держа ее в объятиях, он заставил ее поверить, что она, возможно, сможет остаться с ним — несмотря ни на что. Но все же она оказалась не настолько наивной, чтобы окончательно поверить в такую сказку.
Джорджиана поняла: чем скорее она уедет, тем лучше будет для них обоих. Им никогда не быть вместе, никогда она не станет для него подходящей спутницей жизни. Он навсегда останется герцогом, а она — особой сомнительного происхождения. Но все это не уменьшало ее любви к нему, как бы она того ни хотела.
Она не сможет доказать ему, что совсем не такая, как считалось в лондонском свете. Но она могла доказать это самой себе. Потому и ждала свою мать.
Она здесь из-за скандала. Из-за того, что поступки матери окрасили неверным светом всю ее жизнь. Из-за того, что поведение матери вынуждало ее сомневаться в собственных поступках и собственных желаниях. И еще ей хотелось убедиться раз и навсегда, что она совсем не такая, как ее мать. Что она другая. Что она лучше.
Много лет она прожила в тени матери, и сейчас ей наконец пора выйти на солнце.
— Странное время для визита, — проговорила Луиза, входя в комнату в одном лишь халате. Но выглядела она прекрасно. Как всегда.
Мать села, окинув Джулиану критическим взглядом: оглядела ее платье, помятое и пыльное с дороги, заляпанные грязью ботинки и волосы, выбившиеся из прически.
— Ты выглядишь просто ужасно… — добавила Луиза.
Джулиана подавила желание пригладить волосы — она ничего не должна доказывать матери! Тоже усевшись, она наблюдала, как Луиза наливала себе шерри.
— Стало быть, ты пришла навестить меня в тюрьме?
— Едва ли в тюрьме, — отозвалась Джулиана.
Луиза небрежно взмахнула рукой.
— Все эти статуи создают у меня впечатление, будто я в музее.
— Но никто не вынуждает тебя оставаться в Лондоне.
— Да, верно. Но мне больше некуда ехать, дорогая.
Джулиана промолчала, а мать спросила:
— Гейбриел не решил еще, что делать со мной?
— Нет, не думаю.
— Что ж, надеюсь, он все же сделает это рано или поздно. Хотелось бы уехать отсюда до того, как я стану бабушкой. Мне не нужно напоминание о том, что я старею.
Джулиана невольно улыбнулась.
— Не думаю, что Гейбриела очень интересуют твои планы.
Луиза закатила глаза.
— О, я, конечно, рада за него. Они с женой кажутся вполне счастливыми. Но эта жизнь… дети, которые плачут… цепляются за тебя, чего-то хотят… — Она откинулась в кресле. — Нет, это не для меня.
— Неужели?
Луиза прищурилась, глядя на дочь.
— А ты стала такой же дерзкой, как твой отец.
Джулиана пожала плечам и, зная, что этот жест раздражал мать.
— Других примеров у меня не было.
Луиза вздохнула.
— Что ж, если ты здесь не для того, чтобы передать известие о моем будущем, то что же привело тебя ко мне в такой поздний час?
Как типично для матери. Забота исключительно о себе — и все.
— Ты жалеешь? — спросила Джулиана.
Луиза была не глупа. Она не стала притворяться, что не поняла вопроса.
— В целом не жалею, нет. Не жалею о том, что была маркизой и даже женой коммерсанта, хотя твой отец оказался не так богат, как сначала давал понять. Но не всегда жизнь с ним была легкой…
— Уверяю тебя, жизнь не стала легче после того, как ты бросила нас.
— Бросила? — фыркнула Луиза. — Какое драматическое слово!
— Ты бы назвала это как-то иначе?
— Джулиана, это была… моя жизнь. И я жила так, как хотела. Наверняка ты понимаешь это, дорогая. Ведь ты явно идешь тем же путем.
— Ты о чем?
— Только о том, что многое узнаешь, сидя тут взаперти и читая колонки светских сплетен. Твое поведение оказалось таким же скандальным, как и мое. Все эти тайные свидания в саду… Опрокидывание овощных пирамид… И еще — падение в Серпентайн! — Луиза рассмеялась. — Должно быть, это выглядело очень забавно!
— Это было ужасно. Я чуть не утонула.
— Ох, уверена, что ты преувеличиваешь. И тебя спас красавец герцог! Наверняка я бы и сама выкинула нечто подобное, если бы по глупости не вышла замуж в очень юном возрасте и не стала матерью. Говорю тебе, если бы можно было все вернуть, я бы устроила что-нибудь еще более скандальное.
— Разве тебе мало того, что ты уже сделала?
— Но меня ведь здесь не было, чтобы вкусить плоды, дорогая, а это означает, что ничего не произошло, — ответила мать так, словно разговаривала с ребенком. — Но ты… Ты живешь своим собственным скандалом.
Это неправда! Она жила репутацией, которую унаследовала от этой женщины. Но той, похоже, плевать на то бремя, которое она взвалила на плечи своих детей.
А мать между тем беспечно продолжала:
— Ты справилась и без меня, дорогая. Подумать только!.. Ты нашла своих братьев!.. И они заботятся о тебе! А я… я прекрасно сделала свое дело, — добавила Луиза с самодовольным видом. Самодовольство это было столь явным, что ее дочь, не удержавшись, засмеялась.
Мать же вновь заговорила:
— Я знаю, тебе хотелось бы, чтобы существовал какой-то ответ, который бы все прояснил. Который помог бы тебе простить меня. Но его нет. Да, бывали в моей жизни сложные решения, и я не уверена, что снова поступила бы точно так же…
— Ты имеешь в виду решение родить нас? Или решение бросить нас?
Луиза не ответила. Да ей и не надо было отвечать — ответ был в ее глазах.
И Джулиане все стало ясно. Да, она совсем не такая, как ее мать. И теперь она наконец-то могла вздохнуть с облегчением. Теперь она точно знала, что у нее другое будущее, не такое, как жизнь ее матери. И она все же обрела семью. Очень скоро дом ее брата наполнится детским смехом, и, возможно, этот шум заглушит воспоминания о том времени, когда она была близка к тому, чтобы найти свою любовь. Возможно, настанет время, когда Саймон не будет постоянно занимать ее мысли. Когда она не будет любить его так сильно.
Джулиана вновь взглянула на Эроса, тянувшегося за чем-то недоступным, и невольно вздохнула. Затем встала и, не прощаясь с матерью, вышла из комнаты.
Измотанный и покрытый пылью после долгой дороги, Саймон стоял посреди своего кабинета. Он прибыл среди ночи и тотчас обнаружил, что в его отсутствие началось настоящее светопреставление.
