Филиппа Грегори - Королевская шутиха

— Сэр Роберт, я никогда не смогу забыть вас, — прошептала я, приближаясь к нему.

Он улыбнулся.

— Спасибо тебе, мисс Мальчик. Я буду благодарен за любые молитвы, какие ты вознесешь в час моей смерти. В отличие от большинства моих соотечественников меня не волнует, какие это молитвы. Для меня достаточно, что они исходят из сердца, а твое сердце полно любви.

— Может, вам нужно кому-то что-то передать? — спохватилась я. — Скажем, мистеру Ди? Или принцессе Елизавете?

— Никаких посланий, — покачал головой сэр Роберт. — Все кончено. Думаю, очень скоро я с ними встречусь на небесах. Или в аду. Это зависит от того, кто из нас правильно понимает природу Бога.

— Вы не можете умереть! — крикнула я, задыхаясь от душевной боли.

— Сомневаюсь, что советники королевы убедят ее сохранить мне жизнь, — сказал он.

Мне было невыносимо слушать, как человек говорит о собственной смерти.

— Сэр Роберт, неужели я ничего не могу сделать для вас? Совсем ничего?

— Возможно, кое-что сможешь, — ответил он. — Попробуй убедить королеву не казнить Джейн Грей и принцессу Елизавету. Джейн вообще ни в чем не виновата. А Елизавета… она должна жить. Такая женщина, как она, родилась не затем, чтобы умереть, не достигнув двадцати лет. Если ты хотя бы отчасти сумеешь выполнить эти поручения, мне будет гораздо легче умирать.

— А почему я не могу просить и за вас?

Он вновь взял меня за подбородок, наклонился и нежно поцеловал в губы.

— Не надо за меня просить, — таким же нежным голосом сказал он. — Я конченый человек. А этот поцелуй, мисс Мальчик, мой дорогой маленький вассал… этот поцелуй был моим последним подарком тебе. Это был прощальный поцелуй.

Он повернулся к окну и позвал стражника. Мне оставалось лишь уйти, покинуть эту холодную комнату. А сэру Роберту оставалось ждать, когда ему объявят, что эшафот готов, палач уже наточил свой топор и настало время прощаться с жизнью.

Я вернулась во дворец. Все, что происходило вокруг, я воспринимала, как во сне. В тот день мы четыре раза ходили к мессе. Я становилась на колени и истово молилась, прося Бога, пощадившего Марию, пощадить и сэра Роберта.

Королеву вполне устраивало мое печальное, изможденное душевными страданиями лицо. Она победила, Лондон ее поддержал, но ничего в поведении Марии не говорило о радости победы. Она вела себя так, словно потерпела поражение и теперь вынуждена доживать свои дни в ссылке. Настроение королевы, естественно, передавалось и двору. Нерешительность, постоянные тревоги, постоянное ожидание новых бед. Каждый день, после мессы и завтрака, королева выходила к реке и гуляла, глубоко засунув руки в меховую муфту. Холодный ветер, развевавший полы ее одежд, заставлял убыстрять шаги. Я шла позади, плотно закутавшись в свой черный плащ. Как хорошо, что моя шутовская ливрея состояла из плотных теплых панталон и такого же теплого камзола. Я бы ни за что не согласилась сейчас нарядиться в женское платье, даже если бы это был наряд испанской принцессы.

Королеву по-прежнему одолевали тяжкие раздумья, и потому на этих прогулках я не решалась с нею заговаривать. Я плелась за нею на расстоянии двух шагов, поскольку знала, что ей приятно, когда кто-то идет сзади. Особенно в этом стылом, продуваемом всеми ветрами саду. Слишком много лет она провела в одиночестве. Так что наши совместные молчаливые прогулки не казались мне королевской прихотью.

Сегодня с реки дул особенно холодный ветер, не располагавший к долгим хождениям. Плотный плащ и меховой воротник все равно не спасали Марию от ледяных порывов. Я шла, опустив голову, и не знала, что королева остановилась. Я буквально налетела на нее, ударившись ей в спину.

— Простите меня, ваше величество, — пробормотала я, кланяясь и отходя в сторону.

— Можешь идти рядом со мной, — сказала она.

Я все так же молча пошла с нею рядом, ожидая, что она о чем-то заговорит. Но королева молчала. Мы дошли до небольшой садовой калитки. Гвардеец широко распахнул ее. Во дворце уже ждала служанка с парой сухих туфель. Я сняла плащ, повесила его на руку и несколько раз топнула застывшими ногами.

— Идем со мной, — велела королева.

Я покорно пошла с нею по каменной винтовой лестнице, что вела прямо в королевские покои. Я знала, почему она выбрала вход со стороны сада. Войди мы через главное здание, нам бы еще на лестнице, по всей галерее и в приемной встретились бы толпы просителей. Половина из них явились просить за своих сыновей и братьев, которым предстояло разделить участь казненного Тома Уайетта. Среди просителей преобладали женщины. Королеве пришлось бы идти мимо десятков заплаканных женщин. Она и так выдерживала эту пытку утром, отправляясь к мессе, и когда шла обедать. Просительницы тянули к ней молитвенно сложенные ладони, шептали ее имя и умоляли о пощаде. Чаще всего Мария проходила молча либо бросала короткое «нет». Неудивительно, что после прогулки ей не хотелось снова окунаться в это море человеческих страданий.

Лестница вывела нас в небольшую приемную, соединенную с покоями королевы. Джейн Дормер, как всегда, сидела с шитьем возле окна. Рядом с нею шили и вышивали еще с полдюжины фрейлин. Одна из женщин читала Псалтырь. Королева обвела глазами комнату, словно учительница, проверяющая послушание своих учеников. Легкий кивок означал, что она довольна. Когда Филипп Испанский, наконец, соизволит приехать, он найдет добропорядочный и набожный двор.

— Иди сюда, Ханна, — позвала она меня, садясь возле камина.

Я пододвинула табурет, уселась и уперлась коленками в подбородок, глядя на королеву и ожидая ее дальнейших слов.

— Окажи мне услугу, — вдруг сказала королева.

— С удовольствием, ваше величество.

Я уже собралась вскочить на ноги, думая, что сейчас она куда-нибудь пошлет меня с поручением, но королева опустила руку мне на плечо.

— Я не отправляю тебя с посланием. Мне нужно, чтобы ты кое на что взглянула.

— Кое на что взглянула? — повторила я, не представляя, о чем речь.

— Взглянула не телесными очами, а своим даром, своим внутренним зрением.

Я замешкалась.

— Ваше величество, я попробую это сделать, но, вы же знаете, мой дар мне не подчиняется.

— Знаю. Но ты дважды предсказывала мне будущее. В первый раз ты сказала, что я стану королевой, а во второй — предостерегла, что принц может разбить мне сердце. Сейчас я хочу вновь услышать твои предостережения.

— Предостережения? Против чего? — шепотом спросила я, поскольку мы обе не желали делать этот разговор достоянием фрейлин.

Возможно, предосторожность была излишней — сыроватые дрова в камине трещали слишком громко, заглушая наши слова.