— Точно, — кивнул Трэвис. — Но отличаются друг от друга, как ночь и день: заметь, у Виктории на голове пушок, а у Паркера — настоящие кудри.
— Ничего, будет и у Виктории копна волос, — ответила Женевьев, нежно дотронувшись до макушки девочки. — А где Харрисон?
— Пошел на кухню взять молоток, а потом в библиотеку за Адамом, чтобы тот помог нам, — может заняться своими бумагами и после праздника. Оркестранты придут в три, к этому времени все должно быть готово.
Как только он ушел в дом, Женевьев начала укачивать детей. Веранду овевал легкий теплый ветерок, напоенный сладким ароматом горных роз; до Женевьев доносилось негромкое щебетание птиц… От полноты чувств девушка запела по-французски колыбельную, которую когда-то пела ей мать. Слова были простые, мелодия безыскусная, незатейливая, но удивительно красивая. Женевьев закрыла глаза. На несколько мгновений окружающий мир словно исчез: она вернулась в беззаботное детство, в родной дом. Вот большое уютное кресло, в котором она так любила сидеть; вот и ее кроватка, рядом мама, она поет… А на ступеньках веранды отдыхает отец — девушка слышит его смех, и на сердце у нее становится так тепло…
На пороге стоял Адам и смотрел на нее. Голос Женевьев, чистый и нежный, красивого тембра, был похож на голос ангела, сошедшего с небес. А как прекрасно ее лицо! Чем больше Адам слушал, тем сильнее завораживало его пение девушки. Очарованный, он стоял затаив дыхание и мечтал об одном — только бы эта дивная мелодия никогда не кончалась.
Адам был не единственный, на кого пение Женевьев произвело такое впечатление. Один за другим мужчины, работавшие во дворе, бросали дела и, замерев, слушали. Харрисон, забыв о том, что хотел поднять упавший молоток, словно загипнотизированный направился к веранде, а следом за ним Трэвис прямо с поклажей на плечах, благо она была нетяжелой. Дуглас, зажав зубами гвоздь, потянулся за молотком, но, услышав пение Женевьев, медленно опустил руку и, как все остальные, повернулся в сторону веранды…
Наемные работники проявляли свои чувства смелее. Они побросали инструменты и дружно двинулись вперед, словно влекомые неведомой силой, устоять против которой было невозможно.
Лишь у Паркера и Виктории голос Женевьев не вызвал никаких эмоций: при первых же звуках колыбельной оба крепко заснули. Допев до конца, Женевьев обратила внимание на странную тишину. Она открыла глаза и увидела толпу, наблюдавшую за ней. Один из мужчин захлопал, но стоящий рядом ткнул его локтем в бок, и снова стало тихо. Все же слушателям очень хотелось выразить свое восхищение, поэтому через несколько секунд все заулыбались, замахали шляпами.
Смущенная таким вниманием, девушка робко улыбнулась. Заметив, что издали за ней наблюдает Адам, она напряглась еще сильнее.
Он улыбнулся. Она так удивилась, что засияла в ответ. Адам казался… счастливым. Сурового и грозного мужчины больше не было, сердце Женевьев забилось тяжело и быстро. Нежность, которую она увидела в глазах Адама, сделала его лицо еще привлекательнее… если такое возможно.
Он отодвинул дверь и вошел на веранду. Женевьев оставила качалку и просто смотрела на Адама. Он больше не улыбался, но лицо его оставалось довольным. Она почувствовала, что краснеет, и постаралась взять себя в руки. Да что с ней такое? Ведет себя так, словно ни один мужчина на нее никогда раньше не смотрел! Женевьев почувствовала, что обычная смелость вдруг куда-то испарилась и она снова превратилась в застенчивую, неуклюжую девочку, впервые попробовавшую петь в церковном хоре. Слава Богу, Адам никогда не узнает, как сильно заставил ее нервничать.
Он опустился перед ней на одно колено. Что он собирается делать?.. Адам дотянулся до Паркера. С удивительной для такого гиганта нежностью он взял спящего ребенка, потом встал, прижал Паркера к плечу, одной рукой поддерживая его за спинку, а другую протянул Женевьев.
Крепко обняв спящую Викторию, она с помощью Адама выбралась из кресла-качалки. Несколько секунд они стояли и смотрели друг на друга, сердца их бились в унисон. Оба не сказали ни слова, но молчание это не было неловким. Пальцы Адама сплелись с пальцами Женевьев, и она не знала, как лучше поступить: расцепить их или нет.
Он решил это за нее, повернувшись к двери. Женевьев выпустила его руку: она догадалась, что Адам собирается положить Паркера в колыбель и хочет, чтобы она с Викторией пошла следом.
Через несколько минут оба младенца мирно спали в своих постельках. Женевьев подоткнула одеяло малышки; краем глаза она увидела, что Адам спокойно выходит из комнаты.
«Ну нет, — подумала она, — сейчас ты от меня не уйдешь!»
Женевьев проверила, хорошо ли укрыт Паркер, и, подобрав юбки, бросилась за Адамом.
Оказывается, он ждал ее на лестничной площадке. Женевьев этого не предполагала и, стремительно выскочив из-за угла, так сильно толкнула Адама, что он едва не перелетел через перила. О Господи! Будь он на пару дюймов ниже и на несколько фунтов легче, она, пожалуй, стала бы убийцей.
Адам покачнулся от удара и с трудом удержал девушку, не давая ей скатиться по ступенькам.
Выйти из затруднительного положения Женевьев помогло природное чувство юмора. Глядя на Адама блестящими глазами, она рассмеялась.
— Я не хотела, чтобы вы ушли прежде, чем… Ради Бога, извините меня, Адам, я вовсе не хотела вас покалечить. Это получилось случайно. С вами все в порядке?
— Абсолютно, — спокойно ответил Адам и с улыбкой спросил: — Вы всегда так торопитесь?
У Женевьев перехватило дыхание. Она смотрела в его красивые темные глаза и чувствовала, что сердце ее буквально тает. Если она сейчас же не скажет или не сделает что-нибудь, ей никогда не выйти за него замуж, подумала Женевьев.
— Простите, что вы спросили? — запинаясь, пролепетала она.
— Всегда ли вы так торопитесь?
— Тороплюсь? Да нет.
— Нам надо поговорить. Я прав, Женевьев? Она энергично кивнула.
— Да, надо.
— Наедине, — подчеркнул Адам.
Тут же, как будто нарочно, хлопнула дверь, и через холл первого этажа деловито прошагал Коул.
— Разумеется. Никто не должен слышать наш разговор, — дрогнувшим голосом проговорила девушка.
— Что-то случилось? — спросил Адам. — Вы кажетесь немного взволнованной.
— Я? Кажусь взволнованной?
Адам кивнул. Она глубоко вздохнула и приказала себе не повторять за ним слова. Человек может подумать, что она валяет дурака.
— Я немного нервничаю, — призналась Женевьев. — Вы знаете, о чем я подумала?
— О чем же?
— О том, что мы с вами оба хороши.
— Мы оба? — вежливо поинтересовался Адам.
— Именно, — горячо проговорила она. — Я, конечно, больше виновата. Зачем ляпнула, что Я ваша невеста? Мало того, что вы нежданно-негаданно обнаружили меня в своей кровати, так еще и это заявление! Оно просто ошеломило вас, правда? У вас на лице был такой ужас, вы так спешили выскочить из комнаты, чтобы унести ноги от свалившейся на вас напасти и оказаться как можно дальше от меня! Я не стала вас удерживать, чтобы не смущать еще больше. Я, конечно, не в претензии, хотя, очевидно, должна чувствовать себя оскорбленной или по крайней мере… Почему вы улыбаетесь?
