Итак, он должен дожидаться в холле. Герцог, без сомнения, подумает, что если его оставить в гостиной, то он может украсть серебряные подсвечники. Левонзи, очевидно, не понимал, что целью игры было вывести отца из себя, при этом, по возможности, не касаясь его лично.
— Я не изменил своего решения, — сказал появившийся на лестнице герцог. — Ты лишен содержания.
— Да, я знаю, — ответил Брэм, решительно загоняя кипевший в нем, словно в котле, гнев под крышку. — Я не поэтому здесь.
— А тогда зачем же? Мы с Огастом сегодня вечером обедаем с членами кабинета министров.
— Мне надо поговорить с вами наедине. — Может быть, Спейк и хранил секреты герцога, но Брэм не собирался доверить дворецкому тайны Розамунды.
На лице герцога дрогнул мускул.
— Тогда пройдем в музыкальную комнату, — сказал он и повернулся на каблуках.
Брэм поднялся следом за ним по лестнице. Ему было интересно, почему Левонзи выбрал это место; в этом доме это была самая любимая комната герцогини. Виктория Джонс — единственный луч солнца в Джонс-Хаусе. Он не сомневался, что его жизнь сложилась бы по-другому, если бы она пережила его десятый день рождения, он в этом был уверен.
Они никогда раньше не разговаривали здесь. Было ли это намеренно? Не думал ли герцог, что Брэм в этой комнате по крайней мере не станет ему дерзить? Брэм не спускал глаз с отца. Сын действительно решил хорошо вести себя, независимо от того, как пойдет разговор. Но если герцог хотел призвать себе на помощь память о жене, то, вероятно, поступки Брэма производили на старого человека большее впечатление, чем он предполагал. В данный момент это было совсем некстати.
Герцог прошел к дальнему окну уютной комнаты, а Брэм повернулся и подчеркнутым жестом закрыл за собой дверь.
— Спасибо, что приняли меня.
Левонзи достал из кармана часы.
— У тебя есть три минуты.
— Тогда я сразу перейду к делу. Вы знаете о соглашении между Косгроувом и Абернети. Почему Абернети не попросил у вас десять тысяч фунтов, которые ему нужны?
— Потому что ему все равно придется вернуть их. А тут — выгодная сделка.
— Но вы одолжили бы ему деньги, если бы он попросил?
— Почему я должен был это сделать? На содержание дочери и дальше требовались бы деньги, а в случае, если бы она позднее вышла замуж, он должен был бы дать за ней приданое. Довольно значительное, без сомнения, учитывая ее возраст и заурядную внешность.
Первым порывом Брэма было потребовать извинения, потому что Розамунда была самая незаурядная девушка из всех, кого он встречал, но что-то в словах герцога привлекло его внимание. И это заставило Брэма похолодеть.
— Абернети просил вас о займе, — с трудом выдавил он сквозь зубы. — Вы отговорили его.
Герцог пожал плечами:
— Как я уже сказал, в финансовом отношении разумнее было продать дочь и покрыть долг.
— Вы верите, значит, что Косгроув будет ей хорошим мужем. Не так ли?
— Что я думаю о Косгроуве, не стану говорить в этой комнате.
— Так зачем же вы обрекаете добросердечную невинную леди на жизнь с ним?
— Совершенно очевидно, что она ему нужна, если он готов заплатить за нее. И какую еще иную пользу она может принести?
Это становилось даже более отвратительным, чем ожидал Брэм. Он подошел к арфе и слегка провел по струнам пальцами. Приятно было услышать ее мелодичное звучание.
— Что я должен сделать, чтобы получить от вас заем в десять тысяч фунтов?
Левонзи усмехнулся:
— Стать другим человеком. Брэм посмотрел на него:
— Каким вы бы желали меня видеть?
— Ха! Теперь уже поздно. Больше десяти лет ты не проявлял ко мне ничего, кроме презрения и неуважения. А она — одна из твоих любовниц? Поэтому ты хочешь выкупить ее? Господи, да она этого не стоит! Я уверен, что твой добрый друг маркиз поделится ею с тобой за значительно меньшую сумму.
— Тогда восемь тысяч фунтов.
— Нет.
— Шесть тысяч. И я верну их с процентами.
— Ты, вероятно, украл у моих друзей больше, чем на эту сумму. Употреби ее для уплаты.
— Я не оставлял себе то, что иногда брал. Отдавал все церкви.
— Тогда почему… — Герцог опустился на широкий подоконник. — Почему ты потратил столько сил, чтобы злить меня? Поздравляю с успехом. Не ожидай, что я дам тебе денег после того, что ты натворил.
— Это не для меня… Дверь распахнулась.
— Неожиданная встреча, — тяжело дыша, сказал Огаст, входя в комнату и снова закрывая дверь. — Брэм у вас в гостях, отец?
Брэм разозлился. Ему только не хватало появления этого «золотого мальчика», чтобы при сравнении с ним выглядеть еще более недостойным.
— Тебя это не касается, Огаст. Я уже обращался к тебе, а ты отослал меня сюда. Уходи.
— Он мой наследник, — заявил Левонзи, прежде чем ответил Огаст, — и он желанный гость в моем доме. А ты нет. Три минуты истекли. Прощай, Брэмуэлл.
— Так он просил у вас денег? — спросил маркиз Хейт, прислоняясь к двери, его массивная фигура была надежным засовом.
— Да, просил, — усмехнулся герцог. — Можешь себе представить такую наглость? Как будто я лишил его содержания, чтобы затем подарить деньги.
— Последний, черт побери, раз я говорю, что это не для меня, пропади все пропадом! — прорычал Брэм: крышка на кипевшем котле гнева готова была сорваться.
— Нет? А тебе не кажется, что твой дорогой друг Может потребовать десять тысяч фунтов у любой обожаемой светской дамы? Не сомневаюсь, ты вместе с ним будешь смеяться нам в лицо.
Брэм опешил. Неужели герцог так видит все происходящее? Как способ для Косгроува и для него самого посмеяться над глупостью светского общества?
— Я забочусь только о том, как избавить леди Розамунду от обязательств перед Косгроувом. И вы ничего не потеряете, я все вам верну. И я не смеюсь над такими вещами.
— Ты считаешь, что я настолько наивен?
— А я думаю, что Брэм говорит правду, отец, — неожиданно вмешался Огаст.
На мгновение в комнате наступила мертвая тишина. И Брэм, и его отец смотрели на Хейта. Брэм сжал челюсти, чтобы не открыть рот от изумления. Видимо, и Левонзи испытывал нечто подобное.
— Такты на его стороне? — наконец спросил герцог.
— Я говорю, что считаю его мотивы честными.
— Это слова. Всего лишь слова. Приведи мне хотя бы маленькое доказательство, что это не грязный заговор, не еще одна попытка сделать из меня дурака и заставить расстаться с десятью тысячами фунтов, которых я уже никогда не увижу.
Хорошо еще, что Левонзи не захлопнул перед ним дверь, чего он более чем заслуживал. Переведя дыхание и коротко попросив Бога пожалеть если не себя, то Розамунду, Брэм снял с пальца кольцо с рубином и положил его на фортепиано.
