— То, что я чувствую по отношению к тебе, похоже на болезнь. Женщина, ты привязала меня крепкими узлами. Я уже не понимаю, что происходит, и не могу думать ни о чем, кроме как о тебе.
Итан взял стул и сел напротив Мэдди, уперев локти в колени.
— Когда я замечаю что-то интересное, то, прежде всего, думаю, понравилось ли бы это тебе. Когда ем то, что мне нравится, хочется, чтобы ты попробовала это. И все время задаюсь вопросом, что во мне не так, почему я такой. Это просто… неправильно. Я никогда в жизни не хотел ставить желания другого человека выше собственных. Мэдди затрясла головой:
— Но это не объясняет того, что ты сделал… или почему.
— Мэдди, у меня долгое время не было женщины еще до встречи с тобой. Я… не имел женщин в течение трех лет. Это было ужасно. И я дал себе обет, что, если вернусь в нормальное состояние, постараюсь пресытиться. Потом, с тобой, все встало на свои места, и я подумал… подумал, что, переспав с другой, можно будет… Боже, я не знаю, ослабить, что ли, те чувства, какие я испытываю к тебе, или загасить их, но все, что я делал, только доказало, что я не могу даже представить себя ни с кем другим, кроме тебя.
Он казался настолько искренне смущенным, даже испуганным, что гнев ее смягчился. Шотландец влюбился в нее.
Наконец-то.
И Мэдди было неловко признать это, но то, что он вовремя остановился в таверне, впечатлило ее. В тех странных, эксцентричных и безнравственных сценах, какие ей доводилось наблюдать в Марэ, ей никогда не приводилось видеть мужчину, добровольно прерывавшего процесс до его завершения. И все же…
— Как бы ты отнесся к противоположной ситуации? Если бы двое мужчин целовали мое тело?
Итан побледнел и сжал кулаки.
— Смертельно.
— Что заставило тебя остановиться? С женщинами?
— Ты сказала, что могла бы… полюбить меня, если бы я был верным, — пробормотал он, затем отвел взгляд. — Я хочу… думаю, я хочу, чтобы полюбила.
Она подняла пальцы к вискам, чтобы унять боль.
— А Куин? Итан нахмурился:
— Что Куин?
— Какие мотивы побудили тебя рассказать Куину о наших близких отношениях?
— А, это. Не хотел, чтобы он поехал за тобой. Я сказал ему, что ты моя, а он все говорил, что нужно кое-что обсудить.
Мэдди не могла даже представить себе подобный разговор.
— Ты сожалеешь об этом, Итан?
— Ты ведь знаешь, что я не верю в извинения. И в результате я сохранил верность. — Он встретился с ней взглядом. — Но ты права, Мэдди, я сожалею о том, что причинил тебе боль.
Он хотел прощения. Он хотел… ее. Страстно.
Хотя разве этого достаточно? Она не могла и дальше делать это при угрозе обманчивого достижения счастья, которое потом будет вырвано у нее из рук.
— Мне нужно обдумать все это, — сказала Мэдди.
— Да, конечно. — Итан поднялся, однако, заметив, что она осталась на месте, насупился. — Но не могла бы ты думать об этом рядом со мной, в моей постели?
Она сердито посмотрела на него.
— Я ничего тебе не сделаю, — попытался он заверить ее.
— Еще вчера тебя целовали две женщины. Предоставь мне немного свободного пространства, чтобы не задохнуться, Итан.
На рассвете Итан услышал крики Мэдди, которой вновь, после долгого перерыва, приснился кошмар.
Он подбежал к ней и, обняв, принялся успокаивать.
— Ш-ш-ш… ш-ш-ш, любовь моя. Все прошло. — Он погладил ее по спине, как ей нравилось. — Вот так, девочка. Все прошло. — Никаких неуклюжих похлопываний: он научился ловко успокаивать ее.
К тому времени как подсохли слезы, она расслабленно лежала в объятиях у него на коленях, а он касался губами ее волос.
— Позволь мне быть всегда рядом. Давай утром поженимся.
После долгих колебаний Мэдди спросила:
— Но как я могу доверять тебе?
— Просто дай мне еще один шанс. Ты не пожалеешь об этом.
В конце концов, она едва заметно кивнула:
— Если только поклянешься, что будешь хранить мне верность.
Итан взял в ладони ее лицо и вгляделся в блестящие глаза. — Мэдди, клянусь, я буду хранить тебе верность.
— Но, Итан, я не выдержу очередного краха моих надежд. Уверяю тебя, я терплю подобное в последний раз. Так что, пожалуйста, больше не причиняй мне боль.
— Не буду, любовь моя, клянусь. — Давая клятву, он знал, что будет стараться ограждать ее от болезненных переживаний.
Тем не менее, Итан боялся, что, несмотря на его сегодняшние благие намерения, прошлые, неблаговидные поступки все равно представят его в невыгодном свете, и он будет выглядеть лжецом. Правда была разрушительной и могла только причинить ей еще больше боли.
А это означало, что она никогда не должна узнать всей правды.
«О Господи, что я делаю?» — подумала Мэдди в разгар свадебной церемонии. Действительно ли ей хотелось этого? Если нет, для побега оставалось не более двух минут, а затем они с Итаном произнесут клятвы брачующихся.
«Не ты ли сама настаивала на этом, Мэдди?» Да, но это было до того, что произошло в последние два дня. Сейчас она не была так уверена в нем, как ранее.
Церемонией, казавшейся ей призрачной, руководил мистер Барнаби — добродушный пожилой шотландец, говоривший с заметным, хотя и не с таким сильным, как у Итана, акцентом. Мэдди неясно различала произносимые мистером Барнаби слова:
— Я уполномочен, начальником службы регистрации актов гражданского состояния совершать торжественные гражданские брачные церемонии в соответствии с законодательством Шотландии. Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы я мог скрепить брачный союз Итана Росса Маккаррика с Мэдлин Изабель Ван Роуэн…
Несмотря на роившиеся в голове противоречивые мысли, Мэдди сохраняла бесстрастное выражение на лице. Стоявший рядом Итан был напряжен и, словно ястреб, следил за каждым ее движением, вероятно, подсознательно чувствуя, что она может сбежать.
Когда она проснулась сегодня утром, одолевавшая в течение двух последних дней тоска покинула ее, но пришла самая настоящая паника.
Но отчего? Итан искренне сожалел о своем поступке, беда миновала их, и он так чудесно вел себя прошлой ночью: гладил ее по голове, пока она не уснула. В конце концов, она собирается стать такой же женой, как те молодые женщины из булочной.
«Делает ли она что-то такое, что могло бы усугубить ее уязвимость?»
Мэдди не хватало свежего воздуха, ей хотелось выйти из закрытого помещения, отдышаться. У нее взмокли ладони, сжимавшие маленький букетик, а корсет натирал кожу. Она с раздражением вытянула губы трубочкой, чтобы подуть на прилипавшую к лицу короткую кремовую вуаль. Похоже, у нее была еще и паранойя, поскольку она могла поклясться, что Итан вздрогнул, когда Барнаби произнес ее имя.
