— Правду говоришь, — сказала Рози. — Он никогда не отворачивался от тех, кто просил у него помощи; и будь он жив, тебе-то он бы точно сумел помочь, если б ты обратилась к нему за помощью.
— Если бы он был жив, — сказала я с горечью, — не было бы никаких бед.
И я рассказала Рози обо всем, что с нами случилось, за исключением действительной причины смерти дяди Эдварда. Поведала о том, как переживала в Монреале, когда я узнала, что Тим любит другую, и обо всем, что было после вплоть до сообщения Вили о том, что Питера могут отправить за границу.
Рози не перебивала меня — пока я говорила, она внимательно смотрела на меня с сочувствием на лице. Свет из окна падал прямо на нас, так что я видела и неокрашенные корни ее волос, и неаккуратно напудренное лицо, и безвкусные массивные кольца на ее пухлых пальцах, но все это было не важно. Отсутствие вкуса не имело никакого отношения к ее светлой душе, доброте и пониманию, исходившим от нее.
Наверное, в тот момент я поняла, почему любил ее дядя Эдвард и почему она значила для него много больше, чем напыщенные, благовоспитанные, ухоженные дамы высшего света.
Когда я закончила свою исповедь, Рози сказала:
— Отшлепать бы эту Вили! Вот уж настоящая «молодая мисс». Чем скорее ты выставишь ее из своего дома, дорогуша, тем лучше. Если она не сумеет расстроить твое счастье одним путем, то непременно попробует сделать это другим. Знаю я таких, как она. — Рози фыркнула. — Пусть твой муж даст ей столько денег, сколько сочтет нужным — у него их довольно, — но избавьтесь от нее. От таких женщин одни только неприятности. Мы с твоим дядей таких людей называли «людоедами». Я и сама их встречала. На разные хитрости пойдут, только б мужчину заполучить.
— Но что же теперь делать? — вздохнула я. — Вили уже испортила все, что могла.
— Ну, об этом не беспокойся, — проговорила Рози. — Я-то вижу, как ты задела чувства молодого Питера и ранила их. Мужчины — они как дети, гордость — их уязвимое место, но их можно успокоить лаской да лестью. Возвращайся к мужу, обними его, поцелуй и скажи, что только его и любишь. И все устроится.
— Я не могу этого сделать, — сказала я усталым голосом.
— Почему же?
— Потому что это неправильно. Тима я, кажется, больше не люблю, но и Питера тоже. Я, наверное, никого не люблю… Я чувствую себя такой несчастной, и больше всего на свете мне хочется сейчас оказаться дома.
Миссис Хьюитт как-то странно посмотрела на меня, и я ощутила, что она пытается решить, стоит ли мне что-то говорить или лучше промолчать. Так и не сказав ни слова, она подошла к буфету и извлекла оттуда графин с портвейном.
— Выпей немного, — проговорила она умиротворяюще. — Не будем говорить о том, что было, давай лучше подумаем, что делать дальше.
Миссис Хьюитт была права. Я взяла предложенный мне портвейн, а она отправилась на кухню и принесла оттуда блюдо с домашним пирогом.
— Угощайся, — предложила она, — а потом поговорим о планах.
И я послушно выпила портвейн, съела кусок вкуснейшего пирога и почувствовала себя несколько лучше.
— А теперь, послушай-ка меня, дорогуша, — сказала она, сев рядом со мной и также сделав глоток портвейна из своей рюмки. — Такие девушки, как ты, серьезно относятся к мужчинам, с которыми встречаются. Ты — очень привлекательная молодая женщина, и я легко могу предположить, что многие мужчины могут влюбиться в тебя, не все из них будут делать тебе предложение вступить в брак, кое-кто будет предлагать тебе кое-что другое. Что ж, такова «природа зверя». — Рози умолкла и, помолчав, решительно продолжила: — Но не стоит думать, что можно снимать сливки с молока, ничего не наливая в бутылку. Ты вышла за молодого Питера, потому что считала, что оказываешь ему услугу, но если ты совершенно честна с собой, скажи: вышла бы ты за него в другой ситуации — если бы он не был таким воспитанным и успешным молодым человеком, если бы он был небогат и если бы этот шаг действительно требовал жертвы с твоей стороны?
— Нет, вы, наверное, правы, — согласилась я. — Думаю, что не вышла бы.
— Значит, — продолжила Рози, — у тебя, по крайней мере, есть обязательства перед ним. Питер молод, у него не больше опыта семейной жизни, чем у тебя самой, и я нисколько не сомневаюсь, что он благословляет землю, по которой ты ходишь.
Улыбнувшись, она похлопала меня по руке.
— Все англичане — идеалисты, я объясняю это тем, что в каждом из них присутствует некий комплекс. Так говорил твой дядя. Каких женщин успевает повидать английский мальчишка из хорошей семьи? Свою мать и няню, ну сестру, может быть, не одну — а потом его запирают с другими мальчишками, до тех пор пока он не станет взрослым.
— Я не вполне понимаю, что вы хотите этим сказать, — проговорила я.
— Мне трудно подобрать нужные слова, поэтому скажу по-простому: Питер стесняется тебя.
— Стесняется?! — воскликнула я. — Видели бы вы, как он теперь со мной обращается!
— Что ж, застенчивость, бывает, принимает странные формы. Думаю, все же он стесняется, и еще, думаю, он обижен на тебя, но будет всячески скрывать свою обиду, пряча ее за свойственным ему достоинством и сдержанностью.
— Если это так, то он отлично справляется со своей ролью, — сказала я с горечью.
— Не позволяй ему играть эту роль, будь ласковой, нежной, страстной, а что касается его ревности, ну если ты не можешь справиться с этим, значит, надо учиться. Ревностью мужчин надо умело управлять, женщина должна владеть этим искусством.
— Нет, мне кажется, лучше будет, если я вернусь в Канаду. Я потерпела неудачу и готова признать это.
— Если бы ты и впрямь так думала, я бы почувствовала это и не стала бы дальше разговаривать с тобой, но я-то понимаю, что все это — пустые слова. Ты не собираешься сдаваться, ты — человек сильный. Твой дядя всегда получал то, что хотел, и я не сомневаюсь в том, что ты похожа на него.
Рози внимательно посмотрела на меня.
— Но чего же ты сама хочешь?
— Не знаю, — пробормотала я. — Чтобы Питер был внимателен ко мне, восхищался мной, чтобы…
— Чтобы любил тебя, как я понимаю? Что ж, есть способ, который заставит мужчину сказать, что он любит тебя.
— Какой же? — спросила я с любопытством.
— Просто скажи, что любишь его, — ответила Рози.
Я медленно шла домой, возвращаясь от Рози. Я думала. Я, пожалуй, не смогу облечь в слова свои переживания, но я чувствовала себя так, словно с моих эмоций сняли крышку, открыв затаившийся под ней пылающий вулкан.
День выдался чудесный; солнечные лучи играли на воде Сент-Джеймского парка и на оперении уток, купавшихся в водоеме и охорашивавшихся на траве; даль прикрывала синяя дымка, к которой в Лондоне я уже привыкла, шпили и башенки Уайтхолла четко вырисовывались на фоне прозрачного неба. Я откровенно любовалась городом, который совсем недавно казался мне чужим.
