Она приложила два пальца к его губам.
— Такого времени у нас и не могло быть, — сказала она. — Если бы мы оба не находились в отчаянном положении, хоть и по разным причинам, когда мы столкнулись, все наше общение свелось бы к неловкости и поспешным извинениям. Время есть сейчас. В жизни вообще нет никакого времени, кроме настоящего.
— Тогда я буду ухаживать за тобой сейчас, — заявил он. Его глаза казались очень темными и глубокими. — Я заставлю тебя влюбиться в меня. И сам влюблюсь в тебя.
— О, — сказала она, — не нужно давать такие обещания только потому, что я смахнула пару слезинок, Дункан. Даже не знаю, почему я всплакнула.
— Ты одинока, — сказал он, словно угадав ее мысли, — и уже давно. Как и я. Глупо быть одинокими, когда мы есть друг у друга.
— Я не одинока, — возразила Маргарет.
— Лгунья, — сказал он и поцеловал ее.
Она поцеловала его в ответ с неожиданным и отчаянным пылом. У нее есть все. Если составить список, он получился бы довольно длинным и включал бы практически все, о чем только может мечтать женщина, все, что нужно ей для счастья. Кроме чего-то очень важного, составляющего основу ее существования. Это важное она слепо искала в поцелуе и не надеялась там найти.
Разве можно влюбиться, приняв сознательное решение? Да еще вдвоем?
— Знаешь, я ведь люблю тебя, — сказала она, отстранившись от него.
— Знаю, — отозвался он, — правда, знаю. Но это то, чем ты занимаешься всю жизнь, Мэгги. Ты всегда бескорыстно любила своих близких, отдавая им всю себя без остатка. Но этого недостаточно.
Маргарет устремила на него удивленный взгляд.
— Но ты тоже был дающей стороной, — сказала она. — Ты отдал все, чтобы защитить миссис Тернер: семью, друзей, дом, доброе имя.
— Этого недостаточно, — повторил он. — Нам придется влюбиться друг в друга, Мэгги, а это отличается от того, чтобы просто любить. Это предполагает готовность получать, а не только давать, хотя у нас с тобой, похоже, лучше получается давать.
Маргарет молчала, глядя на него. Неужели он прав?
— Когда человек открывается для любви, он делает себя уязвимым, — сказал Дункан. — Мы можем испытать боль снова. Мы можем потерять частичку себя, которую пытались утаить. Но если мы не научимся брать, а не только давать, мы никогда не будем по-настоящему счастливы. Вопрос в том, стоит ли рисковать? Или удовлетвориться тем, что есть? Думаю, мы научились бы ладить друг с другом.
Он откинул голову назад и закрыл глаза. Рука под ее головой напряглась. Маргарет догадалась, что он говорил под влиянием импульса, что он не знал, что собирается сказать, пока не сказал.
Он уже сделал себя уязвимым.
Он боится любви. Нет, не так. Он боится быть любимым.
А она? Конечно, нет. Хотя… Маргарет вспомнила, как скрывала свои чувства даже от близких, и особенно от них, чтобы всегда выглядеть сильной и надежной. Как культивировала образ бодрой безмятежности, когда ее терзала тоска по Криспину. Как прятала от них свое горе, когда узнала о его женитьбе. Как собиралась поддерживать свой брак точно так же, как поддерживала повседневную жизнь своей семьи, будучи бодрой и безмятежной.
Она действительно любит его. Иначе она не смогла бы прожить с ним всю жизнь. Но может ли она позволить ему любить ее? Что, если его любовь окажется недостаточно сильной, недостаточно глубокой или недостаточно страстной? Что, если он никогда не станет для нее всем.
Пожалуй, ей лучше поберечь свое сердце.
О нет.
— А как это сделать? — спросила она.
Но прежде чем он успел ответить, со стороны дома донесся стук копыт и скрип колес по гравию.
Именно по этой причине они не уходили далеко от дома, хотя ни один из них не произнес этого вслух. Они хотели находиться неподалеку, чтобы не пропустить прибытия кареты.
Дункан напрягся, прислушиваясь.
— Карета, — сказал он.
— Да, — отозвалась Маргарет.
Они вскочили на ноги и побежали вверх по крутому склону к террасе, а затем вокруг восточного фасада дома. Дункан слегка опережал Маргарет.
Перед портиком стояла массивная дорожная карета. Кучер распахнул дверцу и, даже не потрудившись опустить ступеньки, вытащил изнутри маленькую фигурку, издававшую пронзительные вопли. Он поставил ребенка на землю, и Маргарет, замедлив шаг, увидела маленького мальчика с шапкой белокурых кудрей.
Ребенок, должно быть, заметил Дункана, появившегося из-за дома. Как только его ноги коснулись земли, он помчался к Дункану, протягивая к нему руки и выкрикивая на бегу:
— Папа! Папа!
Ему не пришлось бежать далеко. Дункан не замедлил шага. Нагнувшись, он подхватил мальчика на руки и прижал его к себе. Тот обнял его за шею.
Маргарет остановилась в нескольких шагах от них.
— Папа, — снова и снова повторял мальчик, уткнувшись лбом ему в шею.
Дункан повернул голову и поцеловал его.
— Я думал, мы никогда не приедем, — произнес малыш жалобным тоном. — Миссис Харрис сказала, что это настоящее испытание, а мистер Харрис спал всю дорогу. Он храпел. Я боялся, что тебя здесь не окажется. Миссис Харрис сказала, что мы можем тебя опередить. Я боялся, что ты никогда не приедешь и я больше тебя не увижу. И у меня не будет папы. Но ты оказался здесь. А теперь миссис Харрис расскажет тебе, как плохо я себя вел, ты будешь сердиться и ругать меня, а я буду плакать. Не сердись, папа, пожалуйста.
Он поднял голову, прижал свои маленькие ладошки к щекам Дункана и поцеловал его в губы.
— Я больше никогда не буду плохо себя вести, — произнес он льстивым тоном, невинно распахнув глаза, — раз я дома и снова с тобой.
— Осмелюсь предположить, — сказал Дункан, — что ты довел бедную миссис Харрис до безумия своими шалостями, да, проказник?
— Да, — признался мальчик и погладил Дункана по щекам, прежде чем начать вертеться, вырываясь из его рук. Его глаза остановились на Маргарет. — А ты кто?
— Не слишком вежливый вопрос, Тоуб, — покачал головой Дункан, поставив его на землю и взяв за руку. — Я бы сказал тебе сам, если бы ты подождал минутку. Это леди Шерингфорд, моя новая жена. И твоя новая мама.
— Нет, — сказал мальчик, прижавшись к боку Дункана и пытаясь спрятаться за его ноги. — Нет, это не моя мама. Я не хочу иметь маму. Она нам не нужна, папа. Отошли ее прочь прямо сейчас.
Маргарет сделала едва заметный жест, остановив Дункана, который нахмурился, собираясь заговорить.
— Конечно, я не твоя мама, Тоби, — вздохнула она, — я жена твоего папы, только и всего. Твой папа сказал, что ты недавно упал с дерева и набил себе шишку. У тебя еще осталась отметина?
Мальчик прислонился к ноге Дункана и потер пальцем свой лоб.
