— Не ожидала, что ты окажешься таким мужем.
Поймав её руку, Саймон запечатлел поцелуй на ладони.
— О?
— Никогда не предполагала, что ты будешь таким… собственником. Во всяком случае, не тогда, когда получил от меня, что хотел.
Что он хотел от неё? Он и на толику не приблизился к этому. Что деду никогда не удавалось выбить из него, было его самой потаённой слабостью — его жажда сентиментальной привязанности и крепкой любви, которую, как он заметил, выказывают друг другу Трасбаты.
Но это всегда бы ускользало от него. Дед сделал его неспособным давать любовь, неспособным чувствовать ничего, кроме похоти и страстной увлеченности. Да и какая женщина выказала бы перед ним любовь, которую он жаждал, когда он мог дать ей одну лишь страсть?
— Тебя донимает мой собственнический инстинкт? — Саймон затаил дыхание.
— Иногда, — призналась Луиза. Затем, с чувственной улыбкой, провела пальцем вниз по его груди. — А иногда — возбуждает.
Он мгновенно сделался твёрдым.
— Правда? — выдавил он.
Её рука спустилась ниже, к его животу.
— О, да. Может, я и не унаследовала потребность матери в разнообразии относительно мужчин, но определенно унаследовала её… побудительные мотивы.
— Слава Господу, — проскрежетал Саймон, накрывая её рот своим.
Возможно, страсти будет для них достаточно.
Но позже, когда Луиза, спящая, лежала возле него, и ночь прокралась в комнату, которую она наконец согласилась разделить с ним, он уставился в безмолвие и ему еще раз захотелось чего-то большего, более глубокого.
Чего-то, что, как он знал, никогда не мог иметь.
Дорогой кузен,
Я и подумать не могла, что вы способны быть таким тираном в отношении своей бедняжки жены. Есть ли у вас вообще жена, или это мнение холостяка, который воображает, что может застращать любую женщину, чтобы та исполняла его желания?
Ваша изумлённая родственница,
ШарлоттаДва дня спустя, Лондонские женщины закончили опрашивать своих вероятных кандидатов. Когда Луиза сидела вместе с Саймоном, миссис Харрис и Региной в его кабинете, она не могла не почувствовать облегчения, что с этим покончено.
Раджи вертелся по комнате, перескакивая с одной полки на другую, но никто из них не обращал на него внимания. Чего нельзя было сказать о кандидатах. Саймон намеренно оставил Раджи в кабинете для собеседования — одна из его маленьких уловок, направленная на то, чтобы мужчины потеряли контроль, и он в свою очередь смог вывести их на чистую воду.
К сожалению, честность, которой он добился от мистера Данкома, оказалась весьма неожиданной. Выходки Раджи побудили того делать унизительные высказывания в адрес индусов, которыми в свое время управлял Саймон. Очевидно, мистер Данком таким нарочитым неуважением предполагал снискать расположение Саймона. Как же он ошибся в своих представлениях.
— Ну? — спросил теперь её Саймон. — Что ты о нём думаешь?
Она вздохнула.
— Ясно, что о мистере Данкоме и речи быть не может. Думаю, мы все благополучно можем согласиться, что он был… ну…
— На редкость тупой? — любезно намекнул Саймон.
В то время как другие дамы изо всех сил старались скрыть улыбки, Луиза игриво взглянула на мужа.
— Я бы сказала, что он проявил себя, как — выражаясь языком мисс Креншоу — «осёл», но, полагаю, «тупой» ему довольно хорошо подходит.
Посмеиваясь, Саймон обернулся к остальным.
— Остальные согласны? — когда они закивали, он добавил: — Занчит, Данком выбывает, — Саймон откинулся на спинку кресла, но так и не посмотрел на неё. — И… э… какое у дам мнение о Годвине?
Луиза нахмурилась.
— Ты отлично знаешь, что мы о нём думаем, самодовольный ты дьявол. Мы не дурочки. Было крайне очевидно, что в жизни Годвин слишком горяч, даже на мой вкус. Филден был более уравновешен и убедителен в своих взглядах, безоговорочно.
— Хорошо, что ты это признала, — сказал Саймон, с намёком облегчения в голосе.
— Как же не признать, когда Годвин предлагает такую тактику, как насильственный захват власти в тюрьме, чтобы продемонстрировать нашу решительность в улучшении условий?
— То была интересная идея, — сказала миссис Харрис, храбро защищая своего друга.
— В итоге всех вас перестреляли бы, — Саймон посмотрел на жену. — И хотя я поддерживаю ваши цели, мне, по правде говоря, совсем ещё не хочется становиться вдовцом.
Луиза взглянула на него.
— Продолжай. Можешь теперь официально злорадствовать.
— Я не злорадствую, — сказал Саймон, хотя так и норовил улыбнуться. — Я только поздравил себя со здоровой сметкой, потому как женился на такой прозорливой и умной женщине. На той, которая настолько честна, что признаёт свои ошибки, даже если это её ранит.
— Если думаешь, что под шквалом комплиментов я стану милой… — она слегка улыбнулась ему. — Ты, вероятно, прав, самоуверенный ты дьявол.
— Итак, что теперь будет? — вмешалась миссис Харрис. — Я никогда не участвовала в политической кампании.
Саймон объяснил процесс, потом добавил:
— Надо будет удостовериться, что речи Филдена верно сфокусированы. И если мы упомянем его в прессе…
— Ты продолжаешь говорить «мы», — вставила Луиза. — Значит ли это, что ты нам поможешь?
Саймон обвёл взглядом их сквозящие надеждой лица, затем вздохнул.
— Да. Полагаю, так.
— Хорошо, — сказала она. — Так как он ясно дал понять, что просто сбежит, если мы оставим его без нашей с тобой поддержки, — и Луизе грело душу, что муж так поступит. В самом деле, его ответ просто поразил её.
Когда их политическая дискуссия превратилась в светскую беседу, она признала, что за последнее время Саймон часто её удивлял. Сперва было его потрясающе согласие насчет тампонов. Затем — искусное ведение интервью и поразительная готовность помогать им с кампанией. Как ей это понимать?
Это резко контрастировало с его более тёмной стороной, которую Луизе порой доводилось видеть, вроде того, как он оставлял их постель, чтобы часами пересматривать письма. Тревожила его навязчивая идея выяснить правду насчет мистера Ханта. Она начала думать, что это не просто способ искупить осознанную им ошибку, а нечто большее. Должно быть — стремление помешать деду, словно такой поступок ослабит боль в душе Саймона.
Луиза спрашивала Регину о графе Монтите, но та мало что рассказала. Граф, очевидно, только на Саймона и обращал внимание. Однако Регина упоминала, что дед Монтит и минуты не мог провести с Саймоном, чтобы не наставлять его — как вести себя, как стоять, как говорить.
