— При чем тут все это? — думала Радмила. — У нас все происходит торжественно. Плакать нельзя. Душа уходит к Всевышнему, в рай, кончается земное бытие-страдание. Нельзя привязывать ушедшего своими стенаниями к цепи земных воплощений. Затем вспыхивает священный, украшенный цветами прощальный костер и уносит в небо бренные остатки, навсегда прерывая связь тела с Явью.
Они уходят к счастью. А мы плачем не о них, а о себе. От тягостной боли расставания…
Горестный погребальный обряд продолжался. Раскачивалось кадило. Бормотал священник. Потом тела соскользнули в воду. Плюхнулись и растаяли в волнах. Радмила представила, как снижаются в морской мгле зашитые в мешковину тела, как падают на дно, вызывая облако ила. Потом долго лежат на морском дне, одинокие и брошенные. И все это время душа не может расстаться с телом. Она страдает, мучается там, мечется вблизи морского дна. Нет, это неправильно!
Все разошлись. В каюте Радмила стала заниматься ранами Ульриха и его друзей. Железные латы хорошо справились со своей задачей, и серьезных ранений никто не получил. Весь вечер молодая женщина суетилась возле мужа, ужасаясь, как легко могла разрушиться вся ее жизнь, одним ударом меча лишив ее любимого.
А Ульрих был в восторге от такого внимания к своей особе. Убийство было до встречи с Радмилой его ремеслом, но никто и никогда так не радовался после боя, что он остался цел и невредим. Она сама стала жарко целовать и обнимать его, обхватив руками за могучую шею, как будто боялась, что кто-то сейчас отнимет его у нее. Рыцарь не преминул воспользоваться столь благоприятной ситуацией, моментально раздел ее, зная, что сейчас отказа не последует. Всю поездку она стеснялась заниматься любовью, считая, что за тонкой перегородкой все слышно, и Ульриху никак не удавалось ее уговорить. А сейчас героическому защитнику ни в чем не было отказа. Раздев ее и уложив в постель, он медленно стал стягивать тунику, пристально глядя ей в глаза. Молодая женщина также не могла отвести от него своего взгляда, мужественный воин воспламенил ее и разжег жгучее желание. Она встала на колени, подняла руки вверх, так что пышные белоснежные груди приподнялись, вытащила шпильки, и копна золотисто-каштановых локонов упала на плечи и грудь. Лишь розовые соски соблазнительно выглядывали из-под сверкающей груды шелковистых волос.
— Моя прекрасная русалка, ты сводишь меня с ума! — впившись страстным поцелуем в ротик красавицы, шептал восхищенный мужчина.
Потом весь вечер счастливый рыцарь получал свою награду, пока оба не свалились в глубокий сон. Ночью Радмиле снился родительский дом, большая береза, на которой висят качели, и они с Добровитом качаются на этих качелях. Ах, как приятно раскачивал ее брат! Но она боялась, что упадет и, когда Добровит особенно сильно толкнул ее, она закричала и…. проснулась. Это был не сон, она почувствовала, как твердая мужская плоть медленно погружается в нее. Сильная рука сжала ее грудь, и Ульрих, резким толчком войдя в нее до конца, стал двигаться. Радмила цеплялась за него, дрожала и стонала от блаженства
— Тихо, тихо, только не кричи! А то завтра вся команда от зависти меня возненавидит! — прошептал он и накрыл ее рот жарким поцелуем. Движения его сильного тела становились все быстрее и настойчивее. Каждый новый толчок все больше воспламенял Радмилу. Волны, покачивая корабль, усиливали сладострастные ощущения. Через пару минут ослепительное наслаждение потрясло их обоих
Гарет
Англия, графство Девон, 1243 год
Шелест воды, крики чаек, неустанно следующих за кормой корабля, прохладный ветер бьет в лицо. Пассажиры парусника, выйдя на палубу, с удовольствием наслаждались свежим морским воздухом, радуясь, что поврежденный корабль все-таки добрался до Англии. Скоро они сойдут на берег. Приближался конец их трудного морского путешествия.
— Британия! — раздался голос впередсмотрящего с мачты.
В утренней золотистой мгле начала вырисовываться розовая громада крутого обрывистого берега. Романтической загадочностью и величием веяло от возникшего перед глазами Радмилы чужого берега. Выдающийся далеко в море мыс был увенчан перелесками и глубоко изрезан каньонами. Сверху он был почти плоским. Казалось, кто-то грубо отрубил часть равнины и бросил ее в море.
— Чем она нас встретит, эта Британия? — думала Радмила, — может, опять очередными сражениями?
— Вон старый Дик тащит вязанку хвороста! Значит, и у них сейчас холодно, — пробормотал какой-то матрос на палубе.
— Хватит трепаться! Готовить кливер к повороту! — раздалась команда с мостика.
Парусник лениво обошел мыс, и перед путешественниками открылась прекрасная гавань с множеством островков, скал, устьем реки и портом. Высокая наклонная стена угрожающе возвышалась над небольшим городком. На фок-мачте выбросили набор каких-то флажков. Начали открываться ворота. В порту кипела работа. Разгружали-грузили стайку небольших суденышек да два-три парусника побольше. Деревянный причал натужно заскрипел, примятый могучим телом корабля. Суета на корабле закончилась, все веревки привязаны, натянуты, и по спущенному трапу пассажиры стали спускаться в город.
Ступив на твердую землю, Радмила ощутила долгожданный, надежный покой. Даже, если парусник и не качался вовсе, все равно все время всем существом ощущалось его зыбкое состояние. А если он покачивался хоть чуть-чуть, чувство беспредельной бездны было просто пугающим.
— А здесь так хорошо и надежно! — она весело шагала с Ульрихом, Бруно и Георгом в направлении Ратуши. Там они узнают, как добраться к замку графа Девона. Оруженосцы остались в порту, охраняя лошадей и имущество рыцарей.
Все было по-другому в этой стране. Дома из красного жженого кирпича и серого грубого камня жались друг к другу, словно им не хватало места. Вдоль грязных улиц возвышались отгороженные высокими каменными блоками мощеные булыжником тротуары. На них трудно было бы забраться без поддержки крепкой руки Ульриха. Молодой женщине нравилось чувствовать рядом с собой сильного, смелого мужчину Она уже и думать забыла, как злилась на него. Она уверенно шествовала по неизвестному городу, с интересом рассматривая лица прохожих. Слыша сзади тяжелую поступь рыцарей, ощущая спиной, как они следят за каждым движением встречных, людей, как твердо опираются крепкие ладони на рукоятки мечей, она была совершенно спокойна.
Они остановились у массивной дубовой двери ратуши.
— Ульрих фон Эйнштайн! — громко рявкнул Ульрих длинноносой физиономии, выглянувшей в маленькое квадратное окошко.
Громыхнули железные засовы, и дверь со скрипом отворилась.
