– Когда ваша мать ушла от него, куда она увезла вас?
– В Шепвич, – прошептала Оливия. – Туда, где живет… ее семья. – Аластер чувствовал, как ее мышцы пытаются напрячься от его прикосновений, как осторожное нажатие здесь и легкий массаж там заставляют их расслабиться, а ее – следить за своими вздохами.
– И что же случилось в Шепвиче? – Он потерся о ее щеку как кот. Пусть почувствует царапанье его щетины.
– Это было… – казалось, она перестала дышать, – не самое счастливое воссоединение.
– Ага! Стало быть, они вас не приняли?
– Они прогнали нас.
Грустная история, но едва ли необычная. Он взялся зубами за мочку ее уха и слегка прикусил его. Лизнув, он ощутил соль на ее коже.
– И что вы сделали дальше?
– Мы… мы вернулись в Алленз-Энд. Вам обязательно так ко мне прикасаться?
Аластер замер, его ладонь теперь лежала на ее пояснице, а пальцы слегка прикасались к ягодицам.
– А как вы хотите, чтобы я к вам прикасался?
Он почувствовал, как Оливия сглотнула. Но не сказала ни слова.
– Вы хотите, чтобы я вас трогал?
По ее телу пробежала дрожь.
– Я хотела бы…
– Меня не интересует, чего вы хотели бы, – перебил он ее. – Я спрашиваю, чего вы хотите?
Ее грудь стала вздыматься от глубокого дыхания. А потом, очень медленно, Оливия опустила лицо в ямку между его плечом и шеей.
– Мне бы хотелось не хотеть этого, – очень тихо произнесла она.
Аластера охватило безумное торжество. Он крепче сжал ее поясницу.
– А потом? – спросил он. – Что было потом? После того, как вы вернулись в Алленз-Энд?
– Ничего. – Ее губы касались его кожи, когда она говорила, и все его чувства собрались и сконцентрировались на этой точке. – Дальше между ними так ничего и не наладилось. Он стал приезжать… гораздо реже. А когда приезжал, они проводили вечера в ледяном молчании. – Я не могла понять…
Марвик закрыл глаза и прошептал:
– Почему она вернулась к нему?
– Нет. Она не возвращалась. Я не могла понять и… до сих пор не понимаю, почему он вернулся к ней? Почему продолжал приезжать – год за годом? Он был так… обижен. Как будто у него не было никаких шансов.
Она говорила все бессвязнее. Аластер поглаживал ее спину плавными, успокаивающими прикосновениями.
– Быть может, он испытывал к ней непреодолимое влечение, – промолвил он. – Если бы мы могли узнать, что именно это было, то, возможно, помогло бы это нам.
– Не знаю, что… – Оливия ненадолго задумалась. – Вообще-то есть одна вещь – последняя запись в ее дневнике: «Правда спрятана в доме». Но я не знаю, что это означает.
Аластер ответил не сразу. Потому что, когда они сидели рядом и он ощущал ее близость, в нем появилось какое-то странное чувство.
Выходит, что он все-таки не такой, каким был его отец. Аластер отгоняет порочные мысли и нехорошие желания, но все равно скоро возьмет Оливию. И все же он не такой, как отец. Отец никогда не хотел какую-то определенную женщину. А Аластер хотел именно эту. Его охватило чувство собственности.
– Мы должны поехать в Алленз-Энд, – сказал он. – И выяснить, что имела в виду ваша мать.
Но Оливия ему не ответила. Повернувшись, чтобы посмотреть ей в лицо, Аластер увидел, что она заснула у него на плече.
* * *
Оливия проснулась в темноте. Полусонная, она попыталась прислушаться к болтовне слуг в коридоре, но вместо этого услышала приглушенный шум транспорта, словно он раздавался на большой улице. Где она?
В тюрьме! Она резко села. Марвик ее спас! Куда он ушел?
Тут она заметила узкую полоску света под дверью, ведущую в заднюю комнату. Оливия смотрела на нее, пытаясь собраться с мыслями. Кажется, она много месяцев не спала так крепко.
Последнее, что она помнила, – это то, как она сидит, прижавшись лицом к его коже. Неужели она так и уснула? И он ее не разбудил…
Ее охватила сладко-горькая тоска. Оливия глубоко вздохнула, чтобы отогнать ее, и почувствовала запах тюремной плесени.
В кувшине у умывальника все еще оставалось немного воды. Встав, Оливия тихонько направилась к нему. Вода оказалась не слишком холодной. Намочив полотенце, она протерла им лицо. Но что же делать с грязью под рукавами и нижними юбками? Частицы тюрьмы, источающие отвратительный запах, по-прежнему покрывают ее кожу.
Испытывая чувство отвращения, Оливия подняла юбки и протерла лодыжки и колени. Но этого было недостаточно.
Она оглянулась через плечо. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Свет под дверью не дрожал.
Оливия быстро расстегнула пуговицы на лифе. Живя в мрачной комнате ледяного доходного дома миссис Примм, она научилась мыться очень быстро. Ее корсет был сшит для работающей женщины и расстегивался спереди. Положив его рядом с раковиной, Оливия протерла полотенцем грудь и руки.
Спина болела. Оливия вспомнила, что упала на спину, когда полисмен ударил ее. Теперь ей казалось, что это было давным-давно. Недели, месяцы назад…
Особенно ее беспокоило одно место, прямо под плечом. Оливия изогнулась, но не могла дотянуться до него. Потеть от ужаса – она и не знала, что такое бывает, до тех пор, пока на несколько часов не осталась в одиночной камере…
Чужая рука накрыла ее руку.
– Позвольте мне.
Оливия застыла. Ее корсет валялся у раковины. Она была обнажена до пояса.
Но где же паника? Неужели Оливия просто устала от нее? Или все дело в том, что этот миг, как ни крути, неизбежен?
Он угрожал ей. Да, она заснула в его объятиях, и он уложил ее спать. Как крепко она спала! Одно дело – спать одной, и совсем другое – спать в присутствии мужчины, который, как ей было известно, не допустит того, чтобы с нею что-то случилось. Разумеется, кроме того, чего захочет он сам.
Быть может, безумной здесь стала она. Потому что рядом с герцогом Оливия чувствовала себя в такой безопасности, в какой не была никогда в жизни.
Она разжала пальцы. Марвик поймал полотенце до того, как оно упало.
Его прикосновения удивили ее: в них не было ничего соблазняющего. Он очищал ее кожу уверенными, правильными движениями, словно был сиделкой, ухаживающей за больным, или служанкой, вытирающей вазу. Когда он дошел до болезненного места под плечом, Оливия издала какой-то сдавленный звук, и Марвик остановился.
– Стойте у раковины, – сказал он.
– Зачем?
В следующее мгновение она узнала ответ на свой вопрос: его большой палец нашел больное место, нажал на него и стал его массировать.
Ее голова упала на грудь. Оливия едва сдержала стон. Под давлением его руки ее мышцы расслаблялись, становясь мягче, податливее.
– Почему вы делаете это? – шепотом спросила она.
– Есть такая китайская пословица, – стал объяснять Марвик. – Спаси человеку жизнь, и ты станешь ответственным за него.
