Антоний вздохнул. Он – военный человек, и ему не хватает терпения возиться с этими гражданскими лицами, которые заняты только тем, чтобы сохранить своп кресла. Если бы такие люди, как Деметр, не отправлялись на войну, этим чиновникам нечего было бы сохранять. Но Цезарь всю свою жизнь романтизировал таких людей, как Ливия, и Антоний понимал, что ему придется делать то же самое.
В будущем следует помириться с ней, но не раньше того, как Марк будет в безопасности.
Они еще понадобятся друг другу в будущей борьбе.
Антоний открыл дверь в зал и снова вызвал писца.
* * *
Сенатор Гракх, как заведенный, ходил взад и вперед по гостиной, тога мешала резким движениям, закручиваясь вокруг тела, когда он поворачивался, изредка бросая взгляды на сына, стоявшего перед ним в необычном для него молчании.
Друз Виниций в плаще через плечо и шлемом в руке стоял у дверей в зал, сожалея, что присутствует при этой сцене.
– Итак, что ты скажешь в свое оправдание? – наконец спросил Гракх, остановившись перед сыном.
Септим молчал.
– Виниций прав – тебя могут обвинить в содействии побегу, – продолжал сенатор.
– Я угостил самнита несколькими стаканами вина, вот и все. Если он опьянел, а Марку потом удалось бежать, то это не имеет ко мне никакого отношения.
Лицо отца стало красным.
– Стражника обнаружили без сознания, ему нанесли удар сзади. Он что, сам себя ударил по шее?
Септим пожал плечами.
– Когда сенат намерен рассмотреть вопрос об аресте? – спросил Гракх трибуна.
– На сессии, завтра утром, – ответил Виниций. Трибун с сочувствием взглянул на своего друга Септима, а затем покинул гостиную.
Последние несколько дней доставили ему очень много неприятных минут – его много раз вызывали для исполнения приказов, он подчинялся из чувства долга. Сейчас можно зайти в ближайшую таверну и хорошенько выпить.
Подождав, пока Виниций покинет комнату, а Кастор закроет за ним дверь, сенатор снова обратился к сыну:
– Ты, наверное, сошел с ума?
– Я это называю по-другому, – спокойно ответил Септим.
– Ты помог бежать Марку, обвиненному в государственном преступлении, опозорившему весталку, дочь одной из самых знатных семей Рима!
– Он тебе нравился, пока не совершил то, что может бросить тень на твою репутацию. Ты же сам приглашал его сюда, зная его хорошее влияние на меня, – сухо заметил Септим.
– Откуда мне было знать, что он способен совершить такой безумный поступок – спать с девственной весталкой? – возразил ему Гракх.
– Если бы ты действительно был ему другом, то не отказался бы от него, независимо, что он совершил.
– О-о, понимаю. Испытание верности. И ты доказал, что ты друг, поступив так же глупо, как и Марк.
– Не предполагал, что ты поймешь.
– И оказался прав – мне этого не понять.
– Я не покидаю друзей, когда они в беде.
– Он сам навлек на себя эту беду, тратя время на весталку, когда в Субуре каждую ночь можно найти сотни женщин. Сам наблюдал, как Киферида висла у него на шее в моем собственном доме. Он национальный герой и мог иметь любую женщину!
– Наверное, не находил удовольствия менять женщин, как предмет потребления, как это делаешь ты, – холодно парировал Септим.
– Что ты имеешь в виду? – глаза сенатора сузились.
– Человеку, меняющему малолетних любовниц каждые шесть месяцев, не понять, что такое настоящая любовь к одной женщине, – ответил Септим.
Отец влепил ему пощечину.
– Моя личная жизнь совершенно никого не касается, – хрипло произнес отец дрожащим от гнева голосом. – Я посвятил всю свою деятельность прославлению имени моих знаменитых предков, а ты тратишь время на игру в кости и на застолья.
– Твоя деятельность – это пожимание рук влиятельным людям и подкуп нужных чиновников, у тебя никогда не было настоящего друга. Когда Марк спасал мою шкуру в бою под градом камней из катапульт и копий и тащил меня в укрытие, он не задумывался о том, выгодно ему спасать меня или нет. Помощь Марку – всего лишь возвращенный долг. И если ты считаешь, что я играл в бабки и попивал вино во время войны в Мунде[43] против Гнея Помпея, то тогда твои малолетние подружки совсем лишили тебя разума. Тридцать тысяч человек полегли во время сражения в Иберии, а ты в это время дискутировал в сенате и возвращался в роскошный дом, прекрасно организованный матерью, или проводил время со своей следующей проституткой. И не надо говорить мне о чести и мужестве, отец, ты не имеешь об этом никакого представления, иначе бы радовался моему поступку на Эсквилинском холме, а не волновался, как это отразится на твоей политической карьере.
Сенатор молча смотрел на него, от гнева не в силах произнести ни слова.
– Сегодня вечером я покину этот дом, – добавил Септим. – Поживу в казармах, пока армия не отправится в поход. Антоний планирует пойти войной на Парфию, как хотел Цезарь, поэтому скоро исчезну с твоих глаз долой. А если мне предъявят обвинение в содействии побегу Марка, совсем не жду от тебя никакой помощи. У отца матери есть деньги, и я уверен, он поможет мне. До свидания.
Септим покинул гостиную Гракха, и сенатор слышал его шаги по залу, а затем по дому.
Он тяжело опустился на диван, закрыв лицо руками.
* * *
Гостиница в Номенте больше напоминала лачугу: верхний этаж делился на четыре крошечных комнатки, в каждой стояла кровать, умывальник и больше – ничего. Вериг, со своим ростом, упирался головой в потолок и не мог даже выпрямиться, поэтому сразу же растянулся на деревянной кровати, наблюдая, как Ларвия раздевается, складывая одежду прямо на полу. Он протянул руки, и она, обнаженная, прильнула к нему – нежная, теплая, зовущая.
Долгое время они не произносили ни слова.
– Мне показалось, что вижу сон, когда в то утро ты появился на месте погребения вместе с Марком – это было настоящее чудо.
– Нас поместили в одну тюрьму на Эсквилинском холме с бродягами и ворами.
– Как вам удалось бежать?
– Его друг трибун напоил стражника, ударил его и, забрав ключи, выпустил нас.
– Септим Гракх?
– Да.
Ларвия засмеялась.
– Сенатору будет что сказать по этому поводу.
– Они с сыном в плохих отношениях?
– Да, не очень ладят, – повернувшись, она положила подбородок ему на грудь. – Куда мы отправимся утром?
Он пробежал пальцами по ее губам.
– Туда, где не будет госпожи Сеяны и навсегда исчезнет раб Вериг.
– За пределы Римской империи? Это очень далеко – завоеванные территории обширны.
– Марк предлагает Британию.
– Это дикое место. Постоянные войны между племенами.
– Очень похоже на Галлию. На западе Британии есть остров Гиберния,[44] туда не добрались даже легионы Цезаря.
