«В записке не было ничего серьезного, и король обещал забыть об этом при условии, что Мари окончательно порвет с Монлюком.
В восторге от того, что так легко отделалась, красавица-фламандка поклялась никогда больше не встречаться с этим человеком и слово свое сдержала» [267].
Именно Мари Туше, будучи гугеноткой, всячески склоняла Карла IX к перемирию с вождями протестантизма, а затем и ко всеобщему миру. Именно по ее совету, отчасти соответствующему и настроениям Екатерины Медичи, король стал сближаться с адмиралом Колиньи, вождем протестантов. Однако старый адмирал был опытен не только на поле брани, но и в интригах, легко смог ввести в заблуждение молодого короля, постепенно добиваясь от него все новых и новых уступок и привилегий. «Его мощь при дворе стала вскоре столь значительной, что это встревожило Екатерину. Она знала, что всех этих милостей Колиньи удостоился благодаря Мари Туше. Поэтому нужно было немедленно удалить орлеанку…
И она решила, — говорит Бретон, — женить Карла на Елизавете, дочери австрийского императора.
Через несколько недель, когда Мари рыдала в Амбуазе, принцесса прибыла во Францию в сопровождении своего наставника и множества немецких дворян. Король должен был встретить ее, затерявшись в приветствовавшей принцессу толпе, дабы не спеша ее рассмотреть…
Увидев ее, он покачал головой: она была очень красива. Венчание состоялось в понедельник 26 ноября 1570 года в церкви Богоматери в Мезьере с пышностью, понравившейся и гостям и простому народу» [268], а уже 25 марта 1571 Елизавета Австрийская была коронована королевой Франции в базилике Святого Дени, шпиль колокольни которой всегда привлекал внимание французских королей, знавших, что именно там им предстоит получить последние успокоение и пристанище [269] .
Карл IX, конечно, был покорен «Прекрасной немкой», но вовсе не забыл и не отказался от своей еще более прекрасной фламандки, а соперница не пугала Мари Туше. Король находил удобные поводы, чтобы видеться с ней, а Колиньи, сохраняя свое прежнее влияние, уже позабыл, что является главой партии гугенотов, и чувствовал себя почти что принцем королевской крови.
Ночь Святого Варфоломея нарушила эту выгодную ему идиллию.
В начале лета 1572 года именно Колиньи стал полновластным хозяином в Лувре. «Уверенный в своем влиянии, он захотел вовлечь Карла IX в войну с Испанией.
Тут уж, — как говорит Ги Бретон, — Екатерина Медичи испугалась. Нападение на приверженного католицизму короля Филиппа II грозило оттолкнуть от королевской власти большинство французов; это означало бы всеобщую гражданскую войну и ослабление Франции на длительное время. Она вызвала Карла и пригрозила, что уедет во Флоренцию, если он будет следовать совету Колиньи. Король, думая о Мари, ответил, что сам знает, что ему делать.
Этого оказалось достаточно, чтобы немедленно навести королеву-мать на мысль об убийстве адмирала» [270].
В других книгах и иных сочинениях читатели найдут описание того, что последовало за покушением и ранением адмирала, случившимися 22 августа 1572 года. Скажем лишь, в ночь с 23 на 24 августа случилось то, что впоследствии (а может, и до скончания времен) будет названо Ночью Святого Варфоломея, и дабы не омрачать взгляда картинами мрачными и зловещими, много раз описанными в исторической литературе, отошлем их к хорошо известному роману Дюма и многим другим историческим сочинениям, способным пролить свет на события той злосчастной ночи.
Затянувшийся религиозный конфликт XVI века достиг своего апогея, пожирая представителей династии Валуа одного за другим. Часы правления наихристианнейшего короля Карла IX истекали, и вслед за ужасными эксцессами Варфоломеевской ночи, навсегда сбросившей с политических весов влияние адмирала (и на некоторое время его партии), конец 1572 года принес относительное примирение королевы Катрин и Мари Туше. Екатерина, сначала пытавшаяся избавиться от никому неведомой протестантки, решила изменить свое отношение к ней. «Памятуя о той бездне, в которую честолюбие ввергло герцогиню де Валентинуа, более известную под именем Дианы де Пуатье, Мари, разумеется, боялась королевы Екатерины и готова была отказаться от всякой пышности и влияния во имя счастья. Может быть, она решила, что и сама она и король настолько молоды, что бороться с королевой-матерью им будет не по силам. К тому же Мари, единственная дочь Жана Туше, сеньора де Вове и дю Кийяра, советника короля и помощника орлеанского бальи, занимая среднее положение между горожанами и средним дворянством, не принадлежала, по сути дела, ни к настоящим дворянам, ни к горожанам, отличаясь в этом от всех знатных дам вроде госпожи де Писле или Сен-Валье, наших знаменитых фавориток, умевших „направить тайное оружие любви на защиту интересов своего дома. Увлечение короля Мари Туше, у которой вообще не было никаких высокопоставленных родных, позволяло Екатерине Медичи избежать опасного соперничества со стороны представительниц знатных родов“, которые наперебой желали стать любовницами ее сына».
Жан Туше, один из блестящих умов своего времени, которому поэты посвящали свои стихи, никогда не стремился играть роль при дворе.
Именно поэтому Мари, безвестная молодая девушка, столь же образованная и умная, сколь простодушная и прямая, желания которой не могли идти вразрез «с интересами королевской власти», в конце концов пришлась по душе Екатерине. Именно она «сама настояла», чтобы парламент признал королевским сыном ребенка, родившегося в апреле 1573 года у Мари Туше, и разрешила ему именоваться графом Овернским, объявив Карлу IX, что она собирается завещать внуку ее собственные владения — графство Овернь и Лорагэ. Когда Маргарита (сестра Карла IX), бывшая в то время королевой Наваррской, впоследствии стала королевой Франции, она опротестовала это завещание, и парламент его отменил. Однако в дальнейшем Людовик XIII, в знак уважения к дому Валуа, вознаградил графа Овернского, даровав ему герцогство Ангулемское.
Екатерина же еще раньше подарила Мари Туше, которая, впрочем, ничего не просила, поместье Бельвиль. Поместье это не давало никакого звания, но оно граничило с Венсеном, и любовница короля могла приезжать туда каждый раз, когда после охоты король оставался ночевать в замке. Карл IX провел в этой мрачной крепости большую часть последних лет своей жизни и, как полагают некоторые историки, окончил там свои дни, точно так же, как Людовик XII. Вряд ли приходится удивляться, что, охваченный таким сильным чувством, человек расточает перед женщиной, которую боготворит, новые доказательства своей любви, вместо того, чтобы раскаиваться в супружеской неверности. Однако Екатерина, на какое-то время вернув своего сына королеве Елизавете Австрийской, стала снова отстаивать интересы Мари Туше так, как это умеют делать женщины, и еще раз бросила короля в объятия его любовницы. Все, чем бы ни занимался Карл IX, близко затрагивало Екатерину. Впрочем, это благожелательное отношение к только что родившемуся ребенку еще раз обмануло Карла IX, который уже начинал видеть в матери свою соперницу. Мотивы, руководившие в этом деле Екатериной Медичи, ускользнули от доньи Изабеллы, которая, по словам Брантома, была одной из самых кротких королев, когда-либо царствовавших на свете. Изабелла никогда никому не причинила зла и «даже молитвенник свой читала втайне». Но эта чистая душою принцесса начинала уже видеть пропасти, разверстые вокруг трона, — ужасное открытие, от которого у нее мог помутиться рассудок. Она, должно быть, испытала и более сильные потрясения, если могла ответить одной из дам, сказавшей ей после смерти короля, что будь у нее сын, она могла бы стать королевой-матерью и регентшей (а так имя ее затеряется в потомках — прим, редактора).
