В составе королевской кавалькады, покидающей Шенонсо, Флёр не обнаружила Ива де Сен-Тессе. Не раз она была близка к тому, чтобы спросить о нем Виолу де Монтень, но так и не решилась. Она знала, что увидит его в Париже. Он ведь ей это обещал. Но Флёр беспокоило то, что после беседы, на которую его вызвала Диана де Пуатье, он исчез.
Флёр испытывала отвращение к холодной, честолюбивой даме, которая за счет королевы возвысилась до положения могущественнейшей госпожи Франции, лицемерно называя себя другом как Его, так и Ее Величеств. Но не понимала Флёр и Катарину Медичи, которая со всевозможными почестями принимала соперницу в своих покоях, между тем как та, разумеется, и сегодня находилась в обществе короля Генриха. И конечно, вместе с ней около короля кружится весь двор. Хотелось надеяться, что среди придворных присутствует там и Ив де Сен-Тессе.
Неудивительно, что Флёр желала скорее попасть в праздничный зал. Тяжелое белое атласное платье с восхитительной золотой вышивкой и четырехугольным декольте, специально приготовленное Флёр для этого дня, очаровало даже королеву. Накрахмаленные золотистые кружева, поднимавшиеся у затылка и изготовленные из тончайших золотых проволочек и душистых золотых нитей, представляли собою шедевр мастерства, а плиссированные атласные рукава сверкали, когда движение рук приоткрывало находившийся под ними переливающийся разными цветами золотистый шелк.
В предчувствии радостной встречи свежий, яркий румянец играл на ее щеках, а зеленые глаза сверкали более глубоким светом, чем то драгоценное изумрудное кольцо, от которого только что отказалась, по совету Флёр, королева. Надежда вот-вот увидеться с графом Шартьером ускоряла и шаги Флёр, и биение ее сердца — и все это несмотря на то, что ее неутомимая новая подруга Виола не скупилась на сплетни и предупреждения.
— Говорят, он до отъезда в Турин имел связь с мадам де Бургей. Однако ее супруг об этом проведал, и граф, вообще не собиравшийся участвовать в путешествии, вдруг принял на себя роль командующего кавалькадой фаворитки.
Флёр не слушала этих рассказов. Страстная любовь, привязавшая ее к сеньору де Сен-Тессе, не имела ничего общего со случайными приключениями. Ее сердце знало только его, а больше она ничего знать не желала.
Помимо Виолы еще один друг Флёр при дворе, Пьеро Строцци, счел себя обязанным ее предупредить. Он умел проникать в сущность вещей глубже, чем мадам де Монтень, и спонтанное превращение Флёр из очаровательной девушки в любящую женщину от него не укрылось. Правда, он лишь предполагал, кто может быть виновником этого превращения, но все же отважился на предупреждение.
— Мне было бы больно увидеть слезы на этих красивых глазах, мадонна Флёр! — объявил он на своем звучном тосканском наречии. — Есть такие огни, к которым не следует приближаться даже самым красивым мотылькам. Между старым местным дворянством Франции и семьями из Флоренции — несмотря на королевские брачные узы — нет особых симпатий. Здесь оскорбляют нашу гордость и презирают нашу энергию в торговых делах.
Флёр сделала вид, что обо всем этом и понятия не имеет, но сразу сообразила, что тут мог быть намек и на высокоблагородных предков графа Шартьера, которые, как говорят, со времен Карла Великого были верными слугами правителей королевства, а, значит, вряд ли возможна близость между представителями рода Шартьеров и наследницей флорентийских коммерсантов.
Впрочем, почему все эти доброжелатели ставят такие понятия, как происхождение и состояние, выше любви? Неужели им неизвестно, что в конечном счете любовь побеждает все остальное? А она, Флёр, это знала, иначе никогда бы не испытала такого блаженства в объятиях любимого.
Она как раз спускалась по широкой каменной лестнице, осторожно подобрав юбки, когда в передней, примыкающей к главному залу, появился, пройдя между солдатами почетного караула, опаздывающий граф. Флёр застыла на ступеньках.
— Вы!
Этот негромкий возглас привлек внимание человека, появившегося в поле ее зрения, к лестнице, расположенной между частными покоями, откуда шла Флёр, и залом. Ему на миг показалось, что перед ним фея. Флёр в этот вечер распустила волосы, и они струились серебристыми волнами по ее плечам и спине. Большая матовая жемчужина над ее лбом украшала старомодный обруч, который один и удерживал все это великолепие.
То, как граф Шартьер, увидев ее, сморщил лоб, напомнило Флёр отца, когда он размышлял, как лучше всего преподнести ей какую-то весьма неприятную новость. Ее сердце замерло. Внезапно нахлынувшая неуверенность замедлила ее движения. Она остановилась в одном шаге от него, на ступеньку выше, так что их глаза оказались на одной высоте, когда он выпрямился после небрежного поклона.
— Возможно ли, чтобы вам хотелось меня видеть, мадемуазель Флёр? Какая честь для меня!
Стоявший перед ней придворный несколько надменного вида и с иронической улыбкой трудно сочетался с образом нежного влюбленного, о котором молодая женщина мечтала уже много дней.
— Как вы можете задавать такие вопросы? — в растерянности пролепетала она. — Я считала часы, стремясь к встрече с вами. До этого я себе и не представляла, сколь одинокой буду чувствовать себя без вас! Сколь покинутой!
— Не следует слишком крепко привязывать свое сердце к другому человеку, — загадочно ответил он, предлагая ей согнутую в локте руку, чтобы она могла на нее опереться. — Но я чувствую себя бесконечно польщенным, что маленьким выражениям моего внимания вы столь неожиданно дарите честь ваших воспоминаний.
— Честь моих воспоминаний… — повторила механически Флёр, словно он говорил на другом языке, недоступном ее пониманию. Она отдернула руку и с обеспокоенным видом сделала шаг в сторону. — Простите, сеньор, если от моего понимания ускользают тонкости вашей формулировки, — прошептала Флёр заплетающимся языком. — Как я могла бы забыть ту любовь, которую делила с вами? В моей жизни нет ничего более важного!
— Что за патетические выражения? Вы придаете пустому флирту слишком большое значение, любезнейшая дама!
Флёр показалось, что пол под ее ногами качается. Она с трудом сглотнула слюну.
— Боюсь, что я вас не понимаю. Скажите, прошу вас, прямо, что вы имеете в виду, и не мучайте меня намеками в духе Сивиллы[7]. Как могут необычайно нежные ласки моего будущего супруга не иметь для меня никакого значения?
Словно пораженная громом, она искала в жестком лице и погасших темных глазах воспоминания об их любви. Но он еще не успел открыть рот для ответа, а она уже знала, что услышит что-нибудь отвратительное — такое, что исправить будет уже невозможно! Гневная улыбка блуждала по губам, которые она совсем недавно целовала с такой страстью и нежностью.
