Ну что ж, у нее есть три сына, на которых она не могла нарадоваться. В конечном счете, быть матерью – гораздо более благородное занятие, чем быть политиком, хотя некоторым женщинам удавалось стать и тем и другим.
На деревьях начали желтеть листья. Ей не хотелось задумываться, по какому поводу все эти крики на улицах. Не хватает хлеба? Нарушил свой долг лорд Чатем? Какое все это имеет значение, когда вот-вот должна зародиться новая жизнь.
На этот раз я хочу девочку, сказала она мисс Чадлей, и та ответила ей, что непременно это будет девочка, если судить по тому, как Ее Величество носит этого ребенка, и кроме того, после трех мальчиков должна наконец появиться девочка.
Двадцать шестого сентября Шарлотта родила ребенка. Маленькую девочку. Ее желание исполнилось. Девочку назвали Шарлоттой Августой Матильдой. Королева радостная и счастливая, в тот момент не желавшая быть ни с кем, кроме матери, заявила, что этот ребенок – ее маленький «Михайлов гусь».[6]
Георг решил быть настоящим королем, и все окружающие должны научиться считаться с этим фактом. Вдовствующая принцесса неохотно выпустила его из своих рук, все еще отказываясь верить, что окончательно утратила свое влияние на сына.
Она думала, что главное не позволить Шарлотте захватить ее место при короле, а добиться этого было не трудно, учитывая просто феноменальную способность Шарлотты заполнять королевские ясли. Казалось, не успеет она родить одного ребенка, как уже на подходе следующий. За Шарлоттой Августой Матильдой последовал Эдвард, и почти сразу же после этого она вновь была беременна. Она словно и не страдала от беспрестанного ношения детей, а некоторые считали, что Шарлотта даже расцвела.
– Она просто предназначена для этого, – сказала вдовствующая принцесса лорду Бьюту, когда он навестил ее. – И надо отдать ей должное, делает она это с удивительной скоростью и умением.
– Приятно сознавать, – заметил лорд Бьют, – что королева хоть чем-то может порадовать вдовствующую принцессу.
– О, да, – ответила принцесса и милостиво улыбнулась Бьюту. – Шарлотта оказалась именно той, что и была нужна. И пока она не вмешивается в политику, мне не на что жаловаться.
Принцесса Августа все еще до безумия любила этого человека. Он был ей мужем, а она – из тех женщин, которым нужен муж. Разборчивая в знакомствах и не слишком чувственная, она нуждалась в дружеском общении, в единодушии, которые можно найти только в преданном супруге. Лорд Бьют дал ей все это даже в большей мере, чем ее настоящий муж – принц Уэльский, хотя и на Фредерика она не смогла бы пожаловаться.
Недавно вдовствующая принцесса приняла в число прислуживающих ей дам мисс Вэнситтарт.
Эта неболтливая, благоразумная молодая женщина оказалась ей весьма полезной в довольно деликатном деле – торговле почестями. Вдовствующая принцесса не хотела отказываться от денег, которые ей приносила эта торговля, но сама она, конечно, не могла заниматься столь низким делом.
Поскольку мисс Вэнситтрат была другом лорда Бьюта, принцесса знала, что может полностью положиться на нее. И когда лорд Бьют посещал принцессу, они в присутствии этой женщины никогда не выдавали своих чувств и не показывали, что между ними есть что-то большее, кроме чисто платонической дружбы.
Принцесса любила Бьюта с подобающей жене преданностью; они были вместе уже много лет, и она считала их союз настоящим браком.
Однако недавно принцесса Августа ощутила в своем горле болезненную сдавленность, которая встревожила ее. Она никому не сказала об этом, так как не хотела услышать от врачей неприятную правду. У нее возникли неутешительные подозрения, поскольку ей прежде уже приходилось слышать о подобных симптомах.
Если ей предстоит умереть – о, нет, нет, еще не сейчас, а возможно, через год или около того, – она хотела быть уверенной, что найдется женщина, которая утешит лорда Бьюта. Милая, сдержанная, спокойная мисс Вэнситтрат очень подойдет на эту роль.
Поэтому, отнюдь не расхолаживая их дружбу, она держала мисс Вэнситтрат при себе. Ее любовь к лорду Бьюту, столько лет занимавшему все ее мысли, была слишком безгранична и постоянна, чтобы проявлять эгоистичность.
А тем временем никто, даже лорд Бьют, не должен догадаться, о ее болезни, которая, как ей казалось, с каждым днем подступала все ближе.
Личность Георга наложила свой отпечаток на весь двор, который, по мнению многих, был скучным, мрачным, прозаичным и лишенным всех внешних атрибутов королевского двора. Не было ничего величественного ни в Георге, ни в Шарлотте. Из него получился бы хороший фермер, поскольку он интересовался сельским хозяйством; а Шарлотта вполне могла бы сойти за жену сквайра, воспитывающую в своем деревенском доме целую кучу ребятишек.
У Георга стала проявляться еще одна, вовсе не королевская черта: его постоянно заботили какие-то пустяковые суммы денег. Он интересовался, сколько стоят те или иные вещи, а услышав ответ, часто качал головой, приговаривая, что это слишком дорого и нужно жить экономно. Хотя и в прошлом хватало жалоб на причуды королей, но бережливость Георга считалась чем-то более предосудительным. И Шарлотта, по словам фрейлин, с каждым днем становилась скаредней.
В действительности же, семья Шарлотты в Мекленбурге требовала от нее постоянной помощи. Она стала королевой Англии, и им там казалось, что у нее совсем иная жизнь, чем та, которую она вела в Мекленбурге. Так на самом деле и было, и Шарлотта радовалась, что ее семье известно об этом. Она посоветовалась с королем, и он благосклонно согласился оказывать помощь ее семье. Ее самый старший брат получил пенсию, другого брата сделали губернатором Селля, третьему была пожалована должность в Ганноверской армии. Родственники вовсе не считали ее скаредной, но в своих собственных апартаментах, где она следовала привычке Георга просматривать счета, ее, конечно, считали скупой, а иметь такую черту характера для членов королевской семьи было еще более предосудительным, чем для простых смертных.
Георг решил вернуть людей к более религиозному образу жизни.
– Я хочу, чтобы каждый ребенок в моих владениях прочел Библию, – заявил он.
Затем он выразил желание, чтобы воскресный день считался святым днем; в этот день не следовало устраивать никаких развлечений, и по всей стране он должен был соблюдаться как церковный праздник.
Тяга к религии усиливалась в нем, когда он вспоминал о скандалах, связанных с его семьей. Его брат Эдуард, с которым он был так близок в пору юности, умер около года назад, но до этого он приводил Георга в ужас своей беспутной жизнью. Два других его брата – Уильям Глостер и Генри, ставший после смерти своего дядюшки Виктора Каллоденского герцогом Камберлендом, – постоянно впутывались в скандальные истории из-за связей с женщинами. Об отношениях его матери с лордом Бьютом до сих пор говорили на улицах и распевали непристойные песни о способностях Бьюта в постели и о том, что вдовствующая принцесса находится у него в зависимости. По-прежнему в ходу оставались хорошо известные оскорбления «сапог» и «юбка».
