Стоя перед Джейн на коленях, муж старательно закрывал ее от ветра, но она все равно почувствовала, как в сердце ей закрадывается ледяная дрожь.
– Ты победила, Джейн, – провозгласил он. – Я сдаюсь. Я не могу отпустить тебя, потому что ты единственная причина, ради которой стоит жить. Причина, ради которой я и появился на свет.
Она уронила голову и судорожно вздохнула. Джейн уже не надеялась когда-либо услышать от него такие слова и сейчас не верила своим ушам, не верила, что это прозвучало на самом деле.
Твердые пальцы взяли ее за подбородок и заставили поднять голову.
– Прости меня за то, что не сказал этого раньше. Я был полным идиотом. Во всем.
– Что ты говоришь?
Сет убрал с ее лица пряди волос, выбившиеся из прически.
– Если тебя не будет рядом, я перестану существовать. Джейн, ты была моим первым другом, единственным и настоящим. Какая-то часть меня всегда это знала. Должно быть, я сошел с ума, когда решил, что люблю твою сестру. Но даже тогда, когда я был слишком молод и глуп, чтобы понимать что-либо, я любил тебя. И продолжаю любить.
И продолжаю любить.
– Я была слишком скрытной, – призналась Джейн. – В тот день, когда отец вышвырнул тебя вон, мне нужно было признаться тебе в своих чувствах. Я не хотела, чтобы ты женился на Маделин.
Сет обхватил ее лицо ладонями и большим пальцем бережно смахнул слезинку с ее щеки.
– Спасибо тебе, Джейн. Спасибо за то, что ты спасла меня для себя.
И тогда она обхватила его обеими руками за шею и спрятала лицо на его широкой горячей груди.
– Я всегда любила тебя.
Под ее щекой грудь Сета мерно вздымалась и опадала в такт дыханию.
– И я буду любить тебя, пока живу на этом свете, – произнес он.
– Никогда не думала, что услышу от тебя такие слова, – призналась Джейн.
В ответ Сет лишь крепче прижал ее к себе.
– Приготовься к тому, что будешь слышать их каждый день всю нашу с тобой оставшуюся жизнь.
Джейн подставила лицо ласковому прохладному ветру, нежась под лучами весеннего солнышка.
– Мамочка, ну идем же скорее! – воскликнула дочурка и настойчиво потянула ее за руку.
Они не спеша прогуливались между двумя рядами симметрично высаженных яблоневых деревьев. Впереди на траве было расстелено одеяло, на котором стояло несколько корзинок. Там был накрыт настоящий пиршественный стол, так что места, куда можно было бы присесть, почти не осталось. Очевидно, Сет уже успел разложить принесенное для ленча угощение. Джейн окинула взглядом стену высокой колышущейся травы, поудобнее усадив младшего сына себе на колени. Джеймсу был всего год, но он уже вовсю вертелся и ерзал, требуя, чтобы его опустили на землю.
– Тетя Джулианна, дядя Грегори, поспешите! – окликнула Оливия приотставших членов их компании.
Джейн покрепче прижала к груди вырывающегося малыша и напомнила дочери:
– Твоя тетя пока что не может быстро ходить, Оливия.
Джейн с улыбкой оглянулась на золовку, которая, переваливаясь, словно утка, старалась не слишком отставать от них. Даже опираясь на руку мужа, Джулианна выглядела усталой. Она на ходу поддерживала рукой свой большой живот.
Отвернувшись, Джейн громко ахнула, когда на нее обрушился водопад лепестков яблони.
– Идет цветочный дождь, мамочка! – восторженно завизжала Оливия, пытаясь крохотными ручонками поймать нежные белые лепестки.
На ее маленьком личике была написана отчаянная решимость.
Джейн подняла голову, уже зная, кого там увидит. Сидя высоко на дереве, Сет улыбнулся ей и тряхнул ветку. При виде жизнерадостного выражения его лица – как в юности, когда он был совсем еще мальчишкой и она влюбилась в него, – у Джейн перехватило дыхание.
– Слезай немедленно, пока ты не свернул себе шею, – произнесла она с упреком.
Ловкий, как обезьяна, Сет спустился на нижнюю ветку и повис на руках, а потом спрыгнул, приземлившись на обе ноги. Оливия захлопала в ладоши и с радостным визгом бросилась к отцу на шею, едва не опрокинув его с разбегу.
Сет прижал дочь к груди, влюбленными глазами глядя на Джейн, после чего отвесил ей поклон. Шагнув к жене, он воткнул ей в волосы цветок яблони.
Сердце замерло у нее в груди, а на глаза навернулись слезы. Этот простой жест и выражение его глаз напомнили ей давно ушедшие времена. Вот только сегодня влюбленными глазами Сет смотрел на нее, а не на ее сестру. А лепестки, кружащиеся в воздухе, уже не навевали горьких воспоминаний.
Сет указал на угощение, ожидающее их, и опустил Оливию на расстеленное одеяло.
– Проголодались? – спросил он.
Джейн кивнула, усадила Джеймса рядом с сестрой и улыбнулась, когда малыш сунул пальчик в пирожное с заварным кремом.
Оказавшись лицом к лицу с Сетом, она позволила ему привлечь ее в объятия.
– Умираю от голода, – пробормотала Джейн и лукаво улыбнулась, видя, как потемнели его глаза, а в зрачках вспыхнули знакомые золотистые искорки.
– Тогда давай я накормлю тебя.
Вокруг них кружились яблоневые лепестки, словно мотыльки на ветру, когда Сет наклонился и крепко поцеловал жену в губы.
Закрыв глаза, Джейн молча наслаждалась волшебными мгновениями, которые оказались намного лучше самых ярких фантазий и чудес, о которых она когда-то мечтала.
Такие зеркала назывались «псише» – старинное зеркало в раме с особыми стержнями, благодаря чему его можно было устанавливать в наклонном положении. Прямоугольная или овальная деревянная рама зеркала-псише крепилась на столике, сундуке или же на основании миниатюрного бюро с помощью двух стержней с шарнирами, позволявших регулировать его наклон. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)
Параматта – легкая полушерстяная ткань.
Домино – здесь: полумаска.
Risqué – здесь: пикантный, рискованный (фр.).
Ma cherie – мой дорогой (фр.).
Семь Циферблатов (англ. Seven Dials) – небольшой, но широко известный перекресток семи дорог в Ковент-гардене. В центре круглой площади неправильной формы стоит колонна с шестью циферблатами, каждый из которых смотрит на свою улицу. Седьмой переулок добавили уже после сооружения колонны. В начале восемнадцатого века на каждой улице, выходящей на площадь, располагался пивной бар. Вскоре этот район приобрел дурную славу самых бедных и опасных трущоб Лондона, став именем нарицательным.
Город (англ. Town) – именно так, с большой буквы, именовали Лондон в те времена.