Виктория Александер - Идеальная жена

Сабрина все еще стояла перед открытым сундучком. Она так долго жила надеждой на это богатство. Оно слишком много значило для нее. Приданое дочери. Возможность выжить самой. Конечно, сейчас, когда она замужем за Николасом, бедность ей не грозила. Но оно значило больше, чем просто деньги. Поиски оказались бесполезными. Она медленно поднялась и рассеянно убрала ненужное письмо за пояс.

— Убери его обратно, Николас, — спокойно сказала она. — Закопай его опять, пожалуйста.

— Закопать? — простонал он. — Черт побери, Сабрина, почему мы не можем просто уехать…

Он взглянул на нее и замолчал. Она не хотела показывать обуревавшие ее чувства, она предпочла вернуться назад к временам притворства, когда не позволяла свету видеть ничего, кроме ее невозмутимо спокойного лица.

— И пожалуйста, поторопись. Полагаю, в лагере удивляются, что задержало нас. — Мягкий и сдержанный тон прекрасно скрывал ее разочарование, гнев и душевное смятение.

— Сабрина, я…

У него был почти беспомощный вид, как будто он не знал, что ему делать. Она, на мгновение забыв о своем разочаровании, оценила его заботу и даже обрадовалась ей. Но не хотела утешений. Всю жизнь Сабрина в одиночку справлялась со своими даже худшими бедами, и с этой предпочитала справиться сама.

Николас захлопнул крышку сундучка, сбросил его в яму и поспешно забросал песком. Она наблюдала за ним. Оба молчали. Молчали они и по пути в лагерь.

Николас сделал несколько смелых попыток заговорить, но получил вежливый отпор. Ей было не до пустых разговоров, ее голова была занята мыслями о последствиях того, что она считала поражением, крушением своей мечты.

Долгий путь оказался благом. Часы, проведенные в седле, давали возможность поразмышлять, оценить, обдумать. Может быть, благодаря частым озабоченным взглядам Николаса, или ее собственной силе духа, или врожденному дару приспосабливаться она обрела если не душевный покой, то по крайней мере самообладание. Сабрина не получила своего золота, то есть своей независимости и свободы. Но она получила Николаса и любовь, которую не ждала и о которой не смела и мечтать.

Солнце уже давно зашло, когда они въехали в лагерь. Казалось, что все уже спят. Сабрина продолжала молчать, и беспокойство Николаса возрастало. Ему не нравились эти ее светские манеры, это напускное спокойное равнодушие. Он уже узнал и полюбил пылкое жизнерадостное создание, которое, безусловно, считало себя равной любому мужчине. И добропорядочная сдержанная женщина, ехавшая рядом с ним, совершенно ему не нравилась.

Николас спешился и помог ей сойти с лошади. Он задержал руки на ее талии.

— Сабрина, мы должны об этом поговорить.

— Не вижу необходимости, — сказала она, избегая его взгляда. — Все закончилось, и у меня нет желания снова говорить об этом.

— Сабрина, — сказал он встревоженным голосом. Взяв ее за подбородок, он заставил ее посмотреть ему в глаза. Ее изумрудные глаза были лишены всякого выражения. — Не знаю, почему это золото так нужно тебе. Мне искренне жаль, что оно оказалось фальшивым. Но, — более мягко продолжал он, — я не думаю, что поиски его были бесполезными. Я нашел сокровище более ценное, чем золото. Я нашел тебя.

Он долго смотрел ей в глаза, почти теряя надежду разрушить барьер, который она воздвигла. Что-то внутри ее оборвалось, и глаза потемнели. Лицо ее изменилось, она с облегчением вздохнула:

— Черт бы побрал тебя, Николас! Это дьявольски несправедливо!

Он усмехнулся в ответ на ее ругательства и, переполненный радостью, обнял ее.

— Знаю, любовь моя. Я никогда с легкостью не признавал своего поражения.

Она, уткнувшись в его грудь, прошептала:

— А я вообще не признаю поражений.

Он тихо рассмеялся над ее чистосердечным признанием.

Отдельные факты, обрывки воспоминаний внезапно сложились в четкую картину. Как он мог оказаться настолько глупым, чтобы не понять этого раньше. Мэдисон… его сестра… леди Би…

— Бри! — задыхаясь от гнева, произнес он хриплым голосом.

Она с недоумением отшатнулась от него:

— Ради Бога, что случилось?

— Это была ты! Это была ты! — В его ожесточенном тоне слышались боль, гнев и презрение.

— Что ты хочешь этим сказать… — И вдруг она поняла и отчаянно затрясла головой: — Николас, я…

— Что ты? — резко перебил он. — Ты осмелишься мне возражать и говорить, что ты не та женщина, которую я искал десять лет? Не пресловутая леди Би? Не та изменница-контрабандистка, бросившая меня, приняв за мертвого, десять лет назад на пустынном берегу?

— Это вздор, Николас, — быстро сказала она. — Я никогда не желала твоей смерти.

— Уместное замечание, — презрительно заметил он. — Полагаю, это несколько должно меня утешить. Каким же я был идиотом, что не понял этого раньше. Все было так ясно. — Он с трудом держал себя в руках. — Интересно, ты с самого начала считала меня дураком? Помолвка наших детей, наша поспешная свадьба тоже входило в твои планы?

— Конечно, нет. — Она умоляюще смотрела на него. — Я лишь совсем недавно поняла, кто ты.

Он язвительно рассмеялся.

— В самом деле, моя дорогая? И когда же ты сделала это великое открытие?

— Когда мы впервые занимались любовью, там, на корабле, — чуть слышно прошептала она.

Достаточно было взглянуть на нее, чтобы его сердце сжалось. Но он не позволил жалости помешать ему. Слишком сильным, слишком болезненным и настойчивым казалось ощущение, что его предали.

Он схватил ее за талию и грубо привлек к себе.

— Почему я должен верить тебе? Десять лет ты изображала добропорядочную светскую даму. Поздравляю. Твое искусство превосходило самую лучшую игру, которую я видел на лондонской сцене. — Он наклонился к ее лицу. — Это была игра, Сабрина? Ты притворялась?

Прижав ее к себе, он схватил ее за волосы и поцеловал с яростью и ожесточением, как бы давая ей почувствовать свою боль и страдание, переполнявшие его сердце.

Он резко, со злостью оттолкнул ее. Губы Сабрины горели, волосы рассыпались. Он с торжеством увидел в ее глазах боль и обиду и на мгновение почувствовал жалость и стыд.

— Ты помнишь наш первый поцелуй? — Она молча кивнула. — Я тогда подумал: какая женщина может так смело целовать мужчину? Скажи мне, Сабрина, когда ты говорила, что за тринадцать лет ты ни разу не спала с мужчиной, — понизив голос, грубо потребовал он, — это тоже было ложью?

— Во всем, что касается нас, я никогда не лгала, — тихо ответила она с такой искренностью, что нельзя было не поверить ей.

— Ни разу? — Он с горечью рассмеялся. — Прости, но меня не очень убеждает твое заявление. Невольно задумаешься, как женщина, так легко обманувшая свою страну, не сможет солгать или предать своего мужа. Человека, которого, как она заверяет, любит. Для такой женщины это было бы большим соблазном. Ради того, чтобы использовать его в своих целях, чтобы удовлетворить свои собственные… — он смерил ее презрительным взглядом, — желания. Или ради его богатства?