— Ох, бедняжка! Как же вам удалось спастись?
Это и для самой Онор было загадкой.
— Не знаю даже, как вам объяснить. Какой-то человек спас меня, привел меня в город и исчез. Очень странный. Странно одетый. Сказал, что он — гурон.
— Гурон!!! — воскликнули дамы одновременно. — Да что вы? Не может быть!
— А что? — удивилась Онор.
— Это же дикари! Гуроны! Вы не знаете, ведь в Европе это зло неведомо.
Совсем дикие, кровожадные племена индейцев, они убивают всех белых! И он отпустил вас живой? Должно быть, что-то случилось, что ему помешало,
— предположила одна.
— За что же меня убивать? — недоуменно спросила Онор.
— Да за белую кожу. Они нас всех ненавидят, эти язычники, — истерично воскликнула посетительница. Онор ничего не понимала.
— Но этот человек меня спас, — возразила она.
— Не к добру, — изрекла вторая дама, которая до сих пор молчала. — Здесь какая-то хитрость. Эти индейцы — воплощение коварства.
— Знаете, какой у них обычай? Они снимают скальпы со своих врагов.
Все волосы вместе с кожей и хранят. Да, да, уж поверьте.
Онор была потрясена, хотя все это как-то не укладывалось в голове. Она была искренне благодарна незнакомцу за спасение, и не понимала, какие тут могут быть хитрости. Наверняка, он просто увидел женщину в беде — и помог.
Но вслух Онор согласилась с дамами. Они здесь жили, им лучше знать, а у нее только интуиция.
Первая дама, представившаяся как мадам Бенуа, пригласила Онор пожить у нее, пока она не решит, что делать. Предложение понравилось Онор, тем более, что у нее было достаточно денег, чтобы не стать обузой. Она переехала в тот же день. Мадам Бенуа жила в большом удобном доме, конечно, гораздо меньшем, чем самый скромный замок, унаследованный Онор от старого барона. У нее был муж, уже пожилой человек, детей не было. Она давно ушла с головой в благотворительность, и протестантские собрания были для нее лучшим времяпрепровождением. Она и Онор попыталась обратить в свою веру, но натолкнулась на глухую стену. Онор была не из тех, кто легко поддается влиянию. Хотя то, что она сама была крещена в католической церкви, она и предпочитала умалчивать. Она вообще любила все суетное — наряды, балы, театр. Ее платья были светлые, нарядные, с глубокими вырезами, что донельзя шокировало ее защитниц из Протестантского Союза.
Они намекали ей, что сейчас время не наряжаться, а благодарить Бога за чудесное спасение, но Онор не вняла, зато принесла небольшой денежный дар для их Союза, что на некоторое время примирило ее с благочестием.
Через несколько дней у мадам Бенуа намечался «бал для избранных», то есть для участников Союза с их семьями. Мадам Бенуа даже одела свое парадное коричневое платье с белым воротничком, оживлявшим его, как веревка на шее повешенного его рубаху. Онор переоделась в платье лавандового цвета с шелковой вышивкой, которое купила в самом модном магазине Сан-Симоне. В тяжелом кринолине она казалась особенно стройной и изящной. Мадам Бенуа испустила вздох неодобрения, но смолчала, ведь в конце-концов, Онор была ее гостьей. Было еще рано, и обе женщины, молодая и не очень, сидели в зале, коротая время за беседой. Онор рассеяно слушала. Теперь она уже не переживала из-за своей вынужденной поездки на край света. Дома ее никто не ждал, можно было не спешить. А корабль скоро починят — хорошо быть богатой. Она улыбнулась. Надо же, какое приключение ей довелось пережить!
Но вдруг тишину нарушил резкий шум за окном. Мадам Бенуа вздрогнула.
— Не бойтесь, — удивленно сказала Онор, — должно быть, подрались солдаты.
— Вы не знаете этой страны. Никогда не знаешь, что случится в следующую минуту…
От неожиданного стука в дверь мадам Бенуа даже подскочила. Она сама открыла дверь, высунувшись наружу с опаской, как пичуга. Какой-то человек, весь в крови, вбежал в комнату и рухнул на пол.
— Индейцы! Идут индейцы! — прохрипел он, забившись в агонии. Мадам Бенуа с видом великомученицы повернулась к Онор.
— Видите, что делается?
— Что же делать?
— Ничего. Нужно сидеть и ждать. Может, нас и не тронут, — в ее голосе звучала уверенность в обратном.
— Ну кто может напасть на женщин? — недоуменно произнесла Онор.
— Они могут. Тем более, наши храбрые солдаты недавно оттеснили их дальше на запад. Колонистам нужны земли.
— Но это же их земли, не так ли?
— Они дикари, — твердо сказала мадам Бенуа. Их необходимо истреблять, а не договариваться с ними. Если б их уничтожили раньше, мы б сейчас не дрожали за свою жизнь.
— Должно быть, они рассуждают точно так же, — заметила Онор. Мадам Бенуа возмутилась.
— Они не могут рассуждать. Сплошная дикость и злоба. Как звери.
Порождение дьявола, — она сердито села назад в свое кресло. — Будем ждать и молиться, — сказала она Онор-Мари. Но Онор не могла так просто успокоиться.
— Может, нам лучше попытаться уехать? Мы могли бы спрятаться. Ваш дом так заметен. Нас могут убить ни за грош.
— Поздно. Если мы окажемся сейчас на улице — пощады не жди. Когда генерал Роша сжег их деревню с их выродками, они совсем озверели. Раньше можно было надеяться, что они возьмут пленных, теперь — нет.
Онор была в ужасе. Рассказы мадам Бенуа доводили ее едва ли не до нервного срыва.
— Может, все-таки, они будут брать пленных? Ради выкупа, например. Я богата, на родине у меня целое состояние. Я уже написала управляющему.
— Если они возьмут пленных, то не ради выкупа, дорогая моя, а ради того, чтобы при всех своих сородичах предать их такой страшной смерти, какая доброму христианину и в голову бы не пришла, — сухо проговорила мадам Бенуа, наслаждаясь расширенными от волнения глазами Онор.
— И женщин?!
— Не знаю, — неуверенно произнесла мадам Бенуа. Не слышала. Впрочем, может быть участь похуже смерти.
Онор так не считала, но не возразила. Обе женщины продолжали ждать.
Кроме них и слуг в доме больше никого не было. Они были совершенно беззащитны.
— Они обдирают кожу с головы живых людей, — шепотом рассказывала мадам Бенуа. — Женщины у них используются как вьючные животные. Они их в грош не ставят. Говорят, они могут убить какую из жен просто за то, что она недостаточно почтительна к супругу.
— Они что, многоженцы?
— Да! И они поклоняются Вельзевулу. Правят какие-то дьявольские обряды в лесу. И там происходят ужасные оргии. А воюют они луками и такими топориками, которым можно проломить голову кому угодно. Они страшно кровожадны.
— Как вы здесь живете? Это же кошмар.
— Живем. Ничего не сделаешь. Их стараются уничтожать, но они живут глубоко в лесах, и нашим солдатам трудно соперничать с ними. Они не могут так хорошо ориентироваться в лесу, как дикари.