Вчера герцог сказал, что заставит ее пожалеть о том, что она не предпочла голодать… Джейн нисколько не сомневалась: герцог Трешем сделает все возможное, чтобы отравить ей жизнь, ведь более надменного и вздорного человека трудно даже представить. Конечно, нельзя списывать со счетов обстоятельства их вчерашней встречи. Он терпел боль, и терпел стойко, давая волю лишь своему языку. Но в злословии герцог не знал меры. Слова его хлестали больнее плети, хлестали всех и каждого… А ведь ей предстояло провести рядом с ним целых три недели.
Переступив порог кухни, Джейн по-прежнему думала о предстоящем. Она не знала, в чем именно будут заключаться ее обязанности, но утешала себя тем, что в Дадли-Хаусе ей обещали платить вдвое больше, чем платили в мастерской мадам Лорен. К тому же здесь ей предоставили комнату и стол.
Увы, это все – на три недели, не более того.
* * *
Нога ныла и дергала, как больной зуб. Боль заявила о себе, как только он проснулся. Судя по свету, что лился в окно, на улице либо смеркалось, либо едва брезжил рассвет. Скорее последнее. Джоселин проспал весь вечер и всю ночь, но снов видел столько, что хватило бы на целую жизнь. К тому же сон нисколько его не освежил. Напротив, он проснулся измученный и злой.
Нога болела нестерпимо, но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось с головой. Казалось, она распухла до размеров воздушного шара, внутри которого поселился великан, для развлечения барабанивший по черепу огромными поленьями. К тому же в животе урчало, а рот словно набили вонючей ватой.
Единственным светлым пятном на общем мрачном фоне его самочувствия было отсутствие жара. И это радовало. Джоселин знал о том, что послеоперационная горячка, вызванная инфицированием раны, убивает чаще, чем сама рана.
Джоселин дернул шнурок звонка, вызывая слугу. Когда же тот явился без воды для бритья, он дал волю своему раздражению.
– Я подумал, что вы захотите отдохнуть сегодня, – оправдывался слуга.
– Ах, ты подумал! Я плачу тебе за то, чтобы ты думал, Бернард?
– Нет; ваша светлость, – ответил Бернард; он давно уже привык к гневным вспышкам хозяина.
– Тогда немедленно принеси воду! О мою щетину уже можно сыр натереть!
– Да, ваша светлость. Мистер Куинси желает знать, когда вы сможете принять его.
– Куинси? Мой секретарь? – Джоселин нахмурился. Секретарь уже ждал его. – Куинси думает, что я буду говорить с ним здесь, в своей спальне? Он что, спятил?
Бернард видел, что хозяин не в духе. И от этого ему самому сделалось не по себе.
– Но, ваша светлость, вам же советовали три недели оставаться в постели…
Джоселин задохнулся от возмущения. Неужели все сговорились? Может, они действительно все с ума посходили? Он, герцог Трешем, будет валяться в постели три недели?..
Джоселин долго и обстоятельно втолковывал своему незадачливому слуге, что он, Трешем, думает о докторах, слугах, секретарях и прочем сброде, пожелавшем вмешиваться в его, Трешема, жизнь. Затем откинул одеяло, спустил ноги на пол… и поморщился от боли.
Когда же боль немного утихла, герцог проворчал:
– А где эта дерзкая девчонка? Я, кажется, принял ее вчера на службу в качестве сиделки… Наверное, нежится в постели? Ждет, когда ей подадут завтрак?
– Она на кухне, ваша светлость. Ждет ваших распоряжений.
– Должно быть, хочет заняться мной здесь, в спальне? Думает, я пущу ее сюда, чтобы она щупала мой лоб и щекотала мне нервы своим острым язычком?
У Бернарда хватило ума промолчать.
– Отправь ее в библиотеку. Я приду туда после завтрака. А теперь сотри эту недовольную мину со своей физиономии и неси сюда воду для бритья.
Джоселин тщательно побрился и умылся. Затем, надев рубашку, сидел и терпеливо ждал, когда Бернард повяжет ему шейный платок так, как следовало – без всяких артистических изысков, строго и элегантно.
К сожалению, от бриджей пришлось отказаться. Если бы мода не диктовала особые требования к этой части мужского туалета, Джоселин, возможно, смог бы их натянуть; но в моде были очень узкие бриджи и панталоны, обтягивающие ноги словно вторая кожа, поэтому иных вещей в гардеробе герцога не водилось. Так что пришлось ограничиться шелковым, цвета красного вина, халатом и домашними туфлями.
Вниз Джоселин спустился с помощью слуги. Крепкий детина чуть ли не нес Трешема, но при этом выдерживал такую бесстрастную мину, словно был не живым человеком, а автоматом. Все остальные слуги, казалось, тоже не замечали беспомощности хозяина, но все же Джоселин чувствовал себя униженным.
Позавтракав и прочитав газеты, Трешем решил перебраться в библиотеку и опять призвал на помощь Бернарда. В библиотеке же он сел не за стол, как обычно, а в плетеное кресло у камина. Строго взглянув на секретаря, проговорил:
– Для начала, Майкл, вам следует запомнить следующее… Если вы дорожите местом, то не станете говорить о том, где я должен сейчас находиться и почему.
Трешем благоволил к своему секретарю. Майкл Куинси, молодой человек с приятными манерами, служил у герцога уже четыре года и за это время доказал, что является прекрасным помощником. Общаясь с герцогом, Майкл никогда не позволял себе фамильярности, но при этом не выглядел подобострастным слугой. Едва заметно улыбнувшись, секретарь сообщил:
– Утренняя почта на столе, ваша светлость. Я подам вам письма.
– А эта девушка… – Джоселин прищурился. – Почему ее нет? Бернард должен был отправить ее сюда. Пришлите ее ко мне, Майкл. Пора бы ей начать отрабатывать свой хлеб. У меня вполне подходящее настроение, чтобы насладиться ее обществом.
Майкл с усмешкой вышел из комнаты.
Герцог тяжко вздохнул; ему казалось, что головная боль с каждой секундой усиливается.
Он разгадал ее намерения, как только она появилась на пороге. Очевидно, она решила притвориться смирной овечкой. Каковой и надлежало быть девице, напросившейся на должность сиделки. Должно быть, среди слуг уже пронесся слух о том, что хозяин сегодня в скверном расположении духа. Сиделка стояла в дверях библиотеки, скромно сложив перед собой руки, и ждала указаний. Джоселин нахмурился и сделал вид, что не замечает девушку. Несколько минут он разбирал каракули сестры, приславшей длинное запутанное письмо.
Ангелина жила в десяти минутах ходьбы от Дадли-Хауса, но все же решила в письменном виде уведомить брата о том, что думает о его дуэли. «В величайшем волнении» она сообщала, что «известие повергло ее в шок, который, в свою очередь, привел к усиленному сердцебиению, повышению давления» и множеству прочих недугов – Джоселину не все удалось разобрать.
Во всяком случае, угроза ее здоровью приняла такие масштабы, что Хейуорд, муж сестры, был вынужден покинуть палату лордов и немедленно приехать домой.
