Хлоя сняла платье и растянулась на постели. На ней остались только сорочка, чулки и корсет.
– Будь я одета так сегодня вечером, лорд Сент-Джон не колеблясь сделал бы мне предложение.
Странно, но мысль об этом не доставила ей особой радости.
– Скорее, он изнасиловал бы тебя не колеблясь, – заметила Памела. – Вообще-то тебе следовало чувствовать себя польщенной. Джастин считает, что ухаживать за барышнями в Чизлбери ниже его достоинства.
– А почему бы тебе не надеть этот корсет с воскресным платьем, в церковь? – Хлоя приподнялась на локте, мельком отметив, что, должно быть, плохи ее дела, если мысль приобщить провинциальную кузину к упадническим столичным модам показалась ей столь завлекательной. – Памела, спусти его ниже!
– Ниже? Хорошо. Но как же в эту штуку засовывают… э-э… бюст?
– С виду все сложно, но на самом деле такой корсет и в самом деле подчеркивает все достоинства фигуры. – Хлоя села на постели, и ее снова пробрала дрожь.
Ну что за невезение! Неужели она опять сляжет с простудой. Джастин говорил, что в конце недели собираются кататься на лодках большой компанией.
– Когда я сама впервые примерила этот корсет, моя горничная так ловко меня зашнуровала, что бюст оказался наполовину внутри, наполовину снаружи. Я была точь-в-точь как амазонка, которая отчикала себе одну грудь, чтобы ловчее было целиться из лука.
Памела покраснела как маков цвет.
– Не понимаю, о чем это ты, Хлоя Боскасл. Ты, верно, шутишь надо мной?
– Нет, вполне серьезно.
Девушки примолкли и сидели тихонечко до тех пор, пока тетя Гвендолин не позвала Памелу.
– Ну, – сказала Памела, – на сегодня все. – Она бросила корсет на кровать и, хихикая, выплыла из комнаты.
Хлоя поднялась с кровати и вновь окинула взглядом комнату.
Тут тишину снова нарушил звук, походивший на стон. Он донесся из ее гардеробной.
Хлоя была барышня городская. Она даже не пыталась притворяться, что разбирается в устройстве деревенских поместий. Да и не было у нее такого желания. Но одно было ясно даже ей: жалобный стон не имел ничего общего со скрипом ржавой калитки.
Доминик пришел в себя и жалобно застонал. Еще сквозь бред ему слышался женский голос, такой нежный и манящий, напоминавший о тех временах, когда он, виконт Стрэтфилд, еще имел возможность предаваться обычным удовольствиям. Когда еще доверял женщинам. Где же он слышал этот голос прежде? Где он вообще находится? Тут Доминик вспомнил, что он лежит в ворохе дорогого женского белья.
Он с трудом приподнялся, сел. Какое дурацкое положение! Несколько недель назад он почти так же лежал в гробу, изображая покойника. Только сейчас его била лихорадка, видимо, он бредил. Потому что слова, которые он услышал, не могли быть не чем иным, как бредом:
– Когда я сама впервые примерила этот корсет, моя горничная так ловко меня зашнуровала, что бюст оказался наполовину внутри, наполовину снаружи. Я была точь-в-точь как амазонка, которая отчикала себе одну грудь, чтобы ловчее было целиться из лука.
Доминик нахмурился, окутанный словно саваном шелковой нижней юбкой, поднялся на ноги. Мгновение он стоял, пытаясь сориентироваться, дрожа и тупо глядя на дверь. Раны, нанесенные ему убийцей месяц назад, наверняка сведут его в могилу.
Наконец он вспомнил. Ну конечно: его преследовал его собственный егерь в его собственном лесу. Честный ирландец не имел дурных намерений, просто оберегая от непрошеных гостей владения нового хозяина, пригрозил выстрелить в чужака, не подозревая, что чужак-то и есть его хозяин, которого все считают покойным. Да, глупо было так близко подходить к дому. Тем более что в его планы не входило быть узнанным. В свете его считали покойником.
И как только у него хватило сил вскарабкаться вверх по дереву? Он спрятался в этой комнате. Впрочем, не такой уж это был удачный маневр. Не в той он сейчас форме, чтобы вступать в физическую борьбу с кем бы то ни было. Но ничего, придет день, когда силы вернутся к нему, и тогда он отомстит тому, кто злоумышлял против него.
А сейчас ему надо отлежаться, дать ранам затянуться, продумать дальнейшие действия и как-то разобраться с женщиной, чье замечание вывело его из забытья. Голос ее вызывал в памяти какие-то приятные, но ускользающие воспоминания. Аромат дорогого мыла, нежная кожа, женственная фигура и… Странно. Откуда ему знать, каким мылом пахнет от незнакомки, какая у нее кожа и фигура?
Незнакомка разговаривала с какой-то девушкой. Возможно, девушек было много. Что ж, если его явление в качестве призрака не окажет должного эффекта, придется прибегнуть к мерам физического воздействия, хотя и не хотелось бы.
Он коснулся инкрустированной черным деревом рукоятки пистолета, заткнутого за пояс, шагнул к двери и приготовился.
Хлое послышалось подлинное страдание в этом стоне, мольба о помощи, которую она не могла оставить без внимания. Ей живо представился мужчина, страдающий от боли, возможно, от страшных ран. Мужчина, раненный, в полубреду нашедший себе убежище в ее гардеробной. Мысль о том, что ей самой грозит опасность, не пришла ей в голову.
Хлоя накинула халат и не колеблясь бросилась к дверям гардеробной, в глубине души уверенная в том, что стонет проказливый братец Девон.
Дверь распахнулась прежде, чем Доминик коснулся дверной ручки и сквозь застилавший глаза лихорадочный туман разглядел хорошенькое женское личико с утонченными чертами. На нем было написано крайнее изумление, при виде его превратившееся в ужас.
Видимо, незнакомка ожидала появления любовника, скрывавшегося в гардеробной, а отнюдь не Стрэтфилдского Призрака. Вышитые у нее на халате бабочки расплывались у него перед глазами.
Трудно сказать, кто больше был потрясен – незнакомка или он сам.
Кажется, он встречал уже эту женщину. В Доминике заговорил инстинкт самосохранения. Теперь, когда она убедилась, что в гардеробной прячется совсем не тот, кого она ждала, она поведет себя так, как повела бы себя на ее месте любая женщина.
Охваченная паникой, она захочет бежать.
Как только добежит до двери спальни, ведущей в коридор, завизжит на весь дом, призывая на помощь. Задыхаясь и превозмогая боль, Доминик догнал ее, схватил за талию и был потрясен силой ее сопротивления. Она вырывалась всем телом, ударилась о его раненое плечо, причинив боль, но он уже месяц не прикасался к женщине, и его охватило желание. Но он тоже взял себя в руки и попытался зажать ей рот.
Однако пальцы его запутались в ее коротких цвета воронова крыла волосах. Женщина была полуодета, и ягодицы как раз вжимались ему в пах. Желание вспыхнуло в нем с новой силой, взяв верх над разумом.
