Это было интересно, но не существенно для данной проблемы. Майкл допил кофе и, выйдя из утренней столовой, направился в свой кабинет.
Ему нужно было послать записку. У него есть связи, с помощью которых можно легко управиться с этим малоприятным дельцем и достать дневник. Либо Антония, либо Лоренс быстро и осторожно все уладят.
Он никогда не был нерешительным человеком, и пришел в раздражение, когда, подняв руку, чтобы постучать, опустил ее и подумал, не уйти ли ему. Логически это было вполне объяснимо — если после событий вчерашнего вечера он зайдет узнать, как себя чувствует Мэдлин, и сказать ей, что он надеется па скорое возвращение дневника ее мужа. Но с другой стороны, он вспомнил, что леди Бруэр опасна для спокойствия его души.
Он не должен ее видеть. Хватит и короткого письма.
Если бы дверь не открылась, он болтался бы на верхней ступени неизвестно сколь долго, точно взволнованный юнец, но дверь отворилась и появилась сама Мэдлин; когда она увидела его прямо перед собой, на лице се появился испуг.
— О, лорд Олти.
Его точно ударили. Да, нужно было послать ей письмо.
Солнечный день, оживленная улица, аккуратные кирпичные ступеньки, любопытные взгляды… все это разом исчезло. В это утро на ней было визитное платье мягкого желтого цвета с лимонным оттенком, с короткими присборенными рукавами и кружевом, собранным в сборки под лифом, что привлекало взгляд к пышным, крепким грудям. Ее блестящие волосы были зачесаны назад, в руках она держала ридикюль, и это говорило о том, что она явно собралась куда-то идти.
Как ни была хороша собой эта изящная, очаровательная женщина, больше всего его тронули темные круги у нее под глазами. Эти предательские, болезненные пятна напоминали о том, что она переживала в одиночестве. Сколько она плакала… одна? Лежала без сна и думала о том, подвергнется ли она унижению, когда самую сокровенную сторону ее жизни выставят на всеобщее обозрение?
Вот почему записки было бы недостаточно.
— Доброе утро, леди Бруэр. — с чопорным видом проговорил он на тот случай, если их мог услышать лакей или если рядом со все еще открытой дверью особняка стоял дворецкий. — Я подумал, что могу зайти, но вижу, что вы идете по делам или повидаться с кем-то. Не могу ли я проводить вас, предложив свою карету?
Она вполне овладела собой, и ее улыбка была не более чем любезной, но глаза смотрели испытующе.
— Очень любезно с вашей стороны, милорд. Я собиралась навестить мою невестку и пройтись, потому что погода очень хороша, но мы можем воспользоваться вашей каретой, чтобы вам не пришлось потом возвращаться пешком.
Ее темные глаза, такие необычные по контрасту с белокурыми волосами, смотрели на него, точно задавали открытый, нерадостный вопрос. Он сказал:
— Я с удовольствием подброшу вас.
Он тут же пожалел, что не употребил другие слова, потому что его ум, которому совсем не была присуща невинность, нарисовал перед ним совсем другую картину, никак не связанную с поездкой в его карете. Он представил, как подбрасывает ее совсем в ином смысле, и поездка эта начинается с медленных, размягчающих поцелуев, включает в себя раздевание донага, а заканчивается тем, что она садится на него верхом и они двигаются вместе к общей эротической цели.
Одна ночь. Они провели ночь вместе почти год назад, и его тело предательски вспоминало об этом всякий раз, когда она оказывалась поблизости. Дуновение ее духов, ее профиль, случайно промелькнувший на многолюдном приеме, мелодичный смех — и его плоть уже просила забыть, почему он отказался продолжать их связь. Мэдлин принадлежала к тем редким женщинам, которые выглядели утонченными, изысканными и сдержанными в обществе и оказывались глубоко страстными в спальне. Больше того, он восхищался ее умом и чувством юмора не меньше, чем физической привлекательностью, и это сочетание наполняло его глубочайшей тревогой.
Это была женщина, в которую можно влюбиться, а не та, с которой можно переспать и забыть о ней. Он вовсе не удивлялся, что литературно образованный лорд Бруэр восторженно описывал прелести своей жены, потому что они вполне заслуживали того, чтобы вспоминать о них.
Когда-то он любил и потерял, и теперь ему не хотелось снова пережить такую боль. Там, в Испании, среди войны и ада, который сопутствует войне, он встретил женщину своей мечты. Это так и осталось иллюзией, и он просыпался каждое утро, мучаясь из-за своей утраты. Это суровое испытание принесло ему слишком много страданий, чтобы он захотел отважиться на что-то подобное. Имея обязательства перед своим титулом, он, вероятно, в конце концов, женится, но в тридцать лет его совершенно не привлекала подобная перемена в жизни. Когда он действительно решит, что время пришло, непременно выберет жену, оставаясь при этом совершенно равнодушным. Может быть, он даже — с Божьей помощью — позволит матери дать ему совет, кого выбрать в жены.
— Я думаю, если кто-то увидит, как я сажусь в вашу карету или выхожу из нее, — пробормотала Мэдлин, когда он любезно подсаживал ее, — начнутся сплетни.
— Ваша добродетельная репутация, вероятно, выдержит небольшую толику сплетен, — ответил Люк с циничным удовольствием по породу ее чопорного тона, хотя и понимал природу ее замечания. Никого не заинтересует, если его увидят с ней, но если наоборот, это будет иметь значение. — Итак, скажите, где живет ваша невестка, чтобы я мог дать указания кучеру.
— На Брук-стрит.
— А, это совсем близко. Я велю ему объехать вокруг квартала, чтобы мы могли немного поговорить.
И не дожидаясь ее согласия, он дал Хэральду адрес, а потом уселся напротив нее. Карета тронулась, и он сказал без всяких вступлений:
— По мнению врача, Фитч даже не был серьезно ранен, и то, что он потерял сознание, вполне могло быть результатом чрезмерных возлияний.
— Я рада. Но в то же время он может оказаться теперь более мстительным, чем раньше. Я бы с удовольствием сказала, что это меня не тревожит, но, конечно, это не так.
Нежные губы ее задрожали, и он вспомнил, что он почувствовал, когда смял их в неистовом поцелуе.
— Осмелюсь предположить, что он, быть может, даже не помнит того, что произошло, а если и вспомнит, то все равно — дневника он уже лишится. — Люк невесело улыбнулся. — И если Фитч приблизится к вам в том или ином смысле, наедине или в обществе, то лишится также и жизни. Не беспокойтесь, дорогая. Если он снова начнет доставлять вам неприятности, просто дайте мне знать, и он ясно поймет, что теперь ему придется иметь дело со мной.
— Почему вы все это делаете?
Она с такой силой сжимала ридикюль у себя на коленях, что пальцы ее побелели.
