В последующие века удача семьи возрастала от поколения к поколению, и наконец «Дом Вандерфельдов» стал в Америке считаться чуть ли не королевской семьей.
Огромный особняк на Пятой авеню был лишь небольшой частью их собственности. Они владели домом в Гайд-парке на реке Гудзон, Гэри недавно выстроил себе мраморный дворец в Ньюпорте, и по всей Америке были разбросаны их ранчо, плантации и поместья.
Их мать — миссис Чигвелл Вандерфельд — жила хозяйкой в доме на Пятой авеню с тех пор как овдовела, и жена Харви — спокойная скромная женщина — даже не пыталась занять ее место.
Именно миссис Вандерфельд решала, что должны или не должны делать ее дети и кто может достойно представлять лицо и честь семьи.
Она была из рода Гамильтонов, предки ее приплыли из Англии, но не на «Мэйфлауэре»2, огромном и переполненном будто Ноев ковчег, как с презрением говаривали Вандерфельды.
Их прапрапрадед прибыл в Америку из своей родной Шотландии на собственном корабле, нагрузив его таким множеством слуг с семьями и детьми, что ни для кого другого уже не осталось места.
Миссис Вандерфельд гордилась своим шотландским происхождением, но еще больше — тем, что сама была родом из Виргинии и выросла среди персиковых деревьев в предгорьях Голубого хребта.
Как и Вандерфельды, Гамильтоны быстро сделали себе состояние, однако на этом и успокоились, предпочитая заниматься тратой денег, а не железнодорожными контрактами и добычей золота.
Отец миссис Вандерфельд никогда не работал. Всю свою жизнь он провел в деревне, управляя имением, в центре которого располагался большой просторный дом с колоннами, портиком, мраморным холлом и витой лестницей — подделка под георгианскую эпоху.
Когда его дочь объявила, что хочет выйти замуж за Чигвелла Вандерфельда, нельзя сказать, чтобы он уж очень обрадовался, ибо надеялся, что она сумеет найти себе мужа среди достойных представителей дворянских фамилий Виргинии, оставшихся в живых после Гражданской войны.
Но протестовать он не стал. Салли Гамильтон была слишком своевольна и упряма, чтобы прислушиваться к чьему бы то ни было мнению в том, что касалось ее сердечных дел. Она и в самом деле оказалась очень счастлива со своим мужем-мультимиллионером, который только и делал что работал.
Но для своих сыновей она хотела не денег — власти, вот чего они должны добиваться, и она твердо решила, что Харви будет следующим президентом Соединенных Штатов.
Решимость матери полностью совпала с желанием самого Харви.
— Я уже сказал тебе, — заметил он брату, — эти похороны сейчас как нельзя более кстати. Элвин, конечно же, был практически неизвестен ни общественности, ни прессе, но теперь, я думаю, он останется в их памяти как брат человека, которым все могут гордиться.
Гэри не ответил. Все это он уже слышал — Харви повторил почти слово в слово то, что говорил в экипаже, когда они возвращались с кладбища.
Он пересек комнату, чтобы налить себе еще вина, и в это время открылась дверь, и вошел дворецкий с серебряным подносом.
— Только что пришла телеграмма на имя мистера Эл-вина, — сообщил он. — И я подумал, мистер Харви, что лучше принести ее вам. Миссис Вандерфельд очень расстроится, если увидит ее.
— Конечно, — ответил Харви. — Не давайте ей ничего, что может огорчить ее. Я уже приказал секретарю составить список всех, кто прислал венки. И я сам займусь благодарственными письмами. Для миссис Вандерфельд это было бы слишком тяжело.
— Да уж, мистер Харви, куда как тяжело — согласился дворецкий.
С этими словами он протянул поднос, и Харви взял телеграмму.
Секунду он смотрел на нее, потом с удивлением спросил:
— Мистер Элвин Фаррен?
— Этот псевдоним Элвин использовал, когда был за границей, — отозвался Гэри с другого конца комнаты. — Ты же помнишь, мы сами так решили: ты боялся, как бы в газеты не просочилось, что твой брат находится в санатории.
— Да-да, конечно, я вспомнил. Действительно, никто так и не узнал, где он был.
— Да никто им особенно и не интересовался, пока он не умер, — сказал Гэри. В его голосе не было никакого сарказма. Гэри был для этого слишком жизнерадостен и добродушен.
Дождавшись, когда дворецкий выйдет из комнаты, Харви вскрыл телеграмму.
— Телеграмма из Англии, — заметил он, — а я думал, Элвин был в Швейцарии.
— Да, он был в Швейцарии, — подтвердил Гэри. Наступила тишина, и вдруг Харви воскликнул:
— Боже мой! Этого не может быть! Здесь какая-то ошибка!
— Что случилось? — спросил Гэри.
— Послушай, — резким голосом сказал Харви и громко прочел:
«Это случилось со мной — Точка — Я боюсь — Точка — Прошу тебя, сдержи свое обещание и приди ко мне — Точка — Твои письма — мое единственное утешение.
Марина».
Харви замолк и стоял неподвижно, изумленно взирая на листок бумаги, будто не веря собственным глазам.
Гэри подошел к нему и заглянул в телеграмму.
— И что все это значит? — спросил он.
— Что это значит? — взорвался Харви. — У тебя что — не все дома? Не можешь понять, что я тебе сейчас прочитал? Мне по крайней мере все совершенно ясно!
— И что же?
Харви стремительно заходил по комнате, будто стоять на месте было выше его сил.
— И надо же было случиться такому именно в данный момент! Именно сейчас! Это, конечно, никуда не годится в любое время, но сейчас, когда на носу выборы!..
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Кто эта женщина? Я о ней никогда не слышал.
— Разве это имеет значение — слышали мы о ней или нет? — воскликнул Харви. — Зато она слышала об Элвине и, как я подозреваю, обо мне тоже. Это же вымогательство, дорогой мой! Вымогательство — и нам придется расплачиваться!
— За что? — удивился Гэри.
— За ее молчание, за те письма. Не будь же ты идиотом, Гэри! Совершенно ясно: Элвин имел с ней связь, и теперь она ждет ребенка.
— Элвин? — воскликнул Гэри. — Но ведь он болел, ужасно болел уже много лет подряд!
— Он болел чахоткой, Гэри! А мы все знаем, как ведут себя чахоточные больные в сексуальном плане. Правда, я как-то никогда не думал, что это относится и к Элвину… — Он воздел руки к потолку и вскричал: — И как он мог сделать это в такой важный для меня момент?!
Гэри нагнулся к полу и поднял конверт, в котором пришла телеграмма. Изучив его, он осторожно сказал:
— Не знаю, что там натворил Элвин, но мне кажется — эта женщина не знает, кто он. Иначе почему бы ей писать Фаррен, а не Вандерфельд?
— Может быть, и так, — медленно произнес Харви. — Если она действительно не знает, то у нас еще есть надежда.
Он вдруг принял какое-то решение и, быстро подойдя к звонку, дернул за шнурок.
