И вдруг Иден, сидевшая на своем почетном месте во главе стола, почувствовала, что ее охватывает все возраставшая паника. Они со Стефаном до сих пор были счастливы общими привязанностями: ястребами, собаками и лошадьми, своими мечтами, рассказами, планами на будущее, которые тоже казались мечтой. Разве не достаточно было лежать вечером у ручейка, держась за руки, и тихо беседовать или о Святом Граале, или о потере оловянного кубка? Неужели они теперь должны лечь вместе в ее широкую постель, которую она не делила ни с кем, разве что с Хэвайсой, когда в детстве тяжело болела? Неужели они должны стать женатым мужчиной и замужней женщиной и произвести на свет наследника Хоукхеста? Она уже знала, как это делается. Хэвайса уверяла, что это доставит ей наслаждение, хотя поначалу может и не понравиться. Но Иден не могла представить себя — меньше чем через год — держащей ребенка у своей груди. Как, ведь ее грудь только начала расти! Наверное, в конце концов, она еще не женщина, наверное, она может не захотеть ею становиться. Глядя на своего новоиспеченного мужа сквозь опущенные ресницы, она беспокоилась, терялась в догадках и пила слишком много вина, так что вскоре чинно сидевшие за столом гости уже танцевали перед ее глазами.
Она не помнила, когда в самом деле начались танцы, не помнила, когда они закончились. Ее следующим воспоминанием было то, как она, замерев, сидит рядом со Стефаном на большой кровати, и они похожи на недавно высеченную из камня скульптуру на фамильной гробнице; занавеси кровати раздвинуты — так, чтобы все желающие, проходя через светлицу, могли принести свои поздравления. На Иден была новая белая рубашка, схваченная на шее розовой лентой, а на Стефане, как она заметила, почти потеряв при этом сознание, вообще ничего не было. Женщины насыпали им в постель множество разных трав: там были мята, горчица и пырей — для того, чтобы возбудить влечение молодых, мать-и-мачеха — для успешного зачатия и, наконец, очень много лаванды просто для аромата. Все эти травы, как они немедленно почувствовали, причиняли много беспокойства незащищенной коже. Но, несмотря на это, они с честью выдержали град поздравлений, напутствий и сомнительных шуток, которые более или менее связно, в зависимости от степени опьянения, высказывали гости, причем все они хотели сделать это одновременно, так что аромат лаванды оказался в этой духоте весьма кстати. А в большом зале менестрели играли любовные песни и непристойные баллады, в то время как ревущие сервы набивали себе брюхо и напивались до потери сознания, так же как и хозяева. После того как молодых уложили в постель, танцы могли продлиться далеко за полночь. Иден думала, что еще ни разу в жизни она не слышала такого шума, разве что однажды на весенней ярмарке в Кентербери.
Наконец их оставили одних, и она упала на подушки с пустой от усталости и вина головой.
— Это длилось целых полтора дня! — сказала она ему, испуганно улыбаясь; ее зеленые глаза смотрели настороженно, простыни были натянуты до самой шеи.
— Скажем ли мы так, любовь моя, утром, после наступающей ночи? — Он осторожно ласкал ее, зная о ее страхах, хотя сам не был им подвержен: с четырнадцати лет он занимался любовью со сговорчивыми деревенскими девушками. Мужчина должен учиться быть мужчиной, особенно, если ему скоро жениться, однако его нельзя было обвинить в неумеренности, разврат не относился к числу его пороков. Просто он знал о потребности в наследнике и хотел быть уверенным в своих способностях на этот счет.
Он любил эту очаровательную девушку, которая была его подружкой уже столько лет, и намеревался обходиться с ней мягко и деликатно, постепенно пробуждая ее молодое тело и избегая неожиданностей, которые могли ее напугать.
— Почему ты прячешь от меня свою грудь? — спросил он, осторожно стягивая простыню так, чтобы видеть ее розовые соски.
Она почувствовала, что краснеет.
— Они тебе нравятся? Они очень маленькие.
Он улыбнулся:
— Вот поэтому я их и люблю. Женщина с большой грудью неуклюжа, как тельная корова, а девушка с такими маленькими крепкими грудями, как у тебя, похожа на летящую в прыжке серну. — Он нежно поцеловал их одну за другой.
— Я не буду нравиться тебе, вынашивая наших детей? — спросила она.
Улыбка пробежала по его лицу.
— Об этом пока не нужно думать, — проговорил он. — Теперь лежи и постарайся расслабиться, и ты увидишь, как хорошо быть замужем.
Потом он целовал и ласкал ее прекрасное тело, поначалу расслабленное; его глаза сосредоточились на ее доверчивом лице, но по мере того, как он продвигался в исследовании новых территорий, он становился более рьяным и, используя имевшиеся у него познания, старался возбудить в ней ответное желание — пока наконец они не слились в наслаждении.
Иден пришла в себя и почувствовала прилив стыда, вспомнив, где она находится и зачем; уж конечно, святой отец не призывал ее так же подробно вспоминать о ее брачной ночи, как и о свадьбе.
Пытаясь сосредоточиться на святых предметах, она стала читать молитвы. Однако, хотя ее губы механически произносили слова, она не могла направить в надлежащее русло свои непокорные мысли. Они кружились вокруг темного ужаса в центре ее сознания как беспокойные вороны, так что наконец она заставила себя заглянуть туда. И поняла, что, вопреки снизошедшему на нее милосердию, ужас вернется вместе с сэром Хьюго.
— Мария, матерь Божья, защити меня! Укажи мне путь! — умоляла она в отчаянии. И затем вместо «Верую» она громко запричитала о Стефане, затерянном среди легендарных городов ислама. Жив ли он? Если жив, думает ли о жене, которая сейчас так нуждается в его помощи?
— Ты должен быть здесь! — рыдала она, — чтобы смотреть за своими землями и за мной! Ты отдал два года защите Гроба Господня. Бог будет удовлетворен! Этого достаточно. Ты должен вернуться в свой дом!
Утирая слезы с лица, Иден неподвижно глядела перед собой, забыв про молитву в новом порыве отчаяния. Ее взгляд упал на девиз, выбитый на сводах высокой арки, поддерживающей крышу над алтарем: «Честь, Бог и Король». Слова танцевали в ее измученном мозгу. Бог, очевидно, покинул ее, безрадостно подумала она, он собирается допустить, чтобы этот ужас снова случился с ней и с Хоукхестом. Что до короля — он был другом того самого человека, который был причиной ее падения. Не было воздаяния для слабых. Но вдруг к ней пришла новая мысль. Король, возможно, и не стал бы заботиться об исправлении выпавшего на ее долю зла, но короля уже не было в Англии — он отплыл в Святую Землю отвоевывать Гроб Господень у Саладина. Но на его месте осталась управлять государством Элеонора, королева-мать. Могущественная женщина, которая в юности отважилась на многое, чтобы направить собственную жизнь в нужное русло. Заключенная в тюрьму своим мужем, старым королем Генрихом II (как говорили, за то, что она подстрекала своих детей к мятежу), она устроила собственный двор в Винчестерской тюрьме и не выезжала оттуда долгие шестнадцать лет — пока оставалась в немилости у своего мужа. Она должна хорошо разбираться в женских обидах. И сейчас, управляя страной при поддержке канцлера и юстициария, она должна обладать достаточной силой, чтобы защитить от несправедливости.
