— Элизабет?
Он повернулся к ней, жестом приглашая подойти.
Лизи почувствовала, как все снова уставились на нее. Она не могла представить, что он скажет или сделает после этого. Ей удалось подойти. Он улыбнулся и передал ей Нэда.
— Ты можешь выбрать, какая комната лучше всего подходит нашему сыну, — сказал он, понизив голос. — Но я предпочитаю, чтобы ты жила в западном крыле, где комната хозяина.
Это не было командой. В его глазах был вопрос.
Лизи уставилась на него, не в состоянии отвести взгляд, и ее глаза наполнились слезами счастья. Как она могла отказаться, когда она так его любит? Это было то, чего хотело ее сердце, больше, чем что-либо еще.
— Я не могу возражать, милорд, — отрывисто прошептала она.
Он прикоснулся к ее щеке, поймав слезу:
— Я хочу сделать тебя счастливой. Если я причина твоих слез…
Лизи схватила его руку, прижав к своей щеке.
— Вы делаете меня очень счастливой, — удалось выговорить ей.
Тайрел улыбнулся:
— Смайт, ты можешь показать мисс Фицджеральд крыло хозяина. Ее сестра будет жить в восточном крыле. Пожалуйста, убедитесь, что у мисс Фицджеральд и ее сестры есть все необходимое.
Дворецкий, высокий, опрятно одетый мужчина, поклонился:
— Конечно, сэр.
— О, ты должен знать, что мисс Фицджеральд любит печь, — запоздало добавил Тайрел. — У нее должен быть доступ к кухне. Убедитесь, что у нее есть все ингредиенты, которые ей нужны.
Дворецкий посмотрел с изумлением, но быстро пришел в себя.
— Конечно, милорд.
Лизи ахнула. Откуда Тайрелу известно, что она любит печь?
Он улыбнулся ей.
— Я все еще жду, когда ты что-нибудь испечешь, — прошептал он. — Мне нравится вкус шоколада.
— Вам нужно только сказать, — с трудом ответила она.
На ум пришло, как она угощает его дюжиной конфет: одной за одной, в свете луны, без одежды, в их кровати.
Он поклонился:
— Я возвращаюсь в библиотеку, Элизабет. Мне нужно просмотреть очень много документов, чтобы быть готовым вернуться в казначейство на следующей неделе.
Лизи кивнула:
— Конечно.
Ее сердце бесконтрольно забилось.
— Не стесняйся исследовать свой новый дом, — сказал Тайрел, его глаза излучали теплоту.
Он кивнул и отошел, позвав с собой управляющего.
Лизи заморгала от яркого солнечного света, ставя Нэда на ноги. Дворецкий отпускал прислугу.
— Это твой новый дом, — выдохнула Джорджи.
Лизи повернулась к ней:
— Это действительно так?
— Ты хоть понимаешь, что он только что сделал? Он сделал тебя любовницей Уиклоу.
Ужинали поздно, и компанией Лизи была только Джорджи. Лизи сидела за одним концом стола, за которым могло разместиться человек сорок, а Джорджи — за другим. Они закончили восхитительный ужин: морской лосось, жареная треска, рябчики на гриле, фасоль и жареная картошка. Затем они выпили шампанское и вино, белое и красное, и слуги принесли пирог с ревенем на десерт. Лизи не могла думать ни о чем, кроме Тайрела, сидящего в библиотеке, где он, очевидно, погрузился в работу; ужин ему подали туда.
Лизи откусила всего лишь один кусочек пирога. Было неуютно сидеть вдвоем с сестрой в такой огромной комнате, за таким огромным столом. Не в первый раз Лизи окинула взглядом столешницу. Поскольку не было никаких дополнительных столовых приборов, была видна цветочная композиция. Лизи с легкостью могла представить стол уставленным хрустальной и позолоченной посудой.
— Должно быть, они тут часто развлекались, когда Дублин был центром ирландского правительства, — прошептала Джорджи.
— Я почти чувствую, что эта комната полна ирландских лордов и леди, — прошептала в ответ Лизи. — Мужчины в напудренных париках, бриджах, чулках и фраках, а женщины — в атласных вечерних платьях и с высокими прическами. В те дни граф был маленьким мальчиком, не старше Нэда.
Она подумала: может, Тайрел уже готов отойти ко сну. Ее сердце бешено забилось от одной только этой мысли. Она не могла дождаться, когда снова окажется в его объятиях.
— Как было бы чудесно принять участие в таком вечере, с интеллектуальным разговором и политическими дебатами, — сказала Джорджи. — В те дни Дублин был вершиной моды. Они обсуждали здесь достоинства объединения? Первые якобинские восстания, падение Франции? Потерю колоний Бостонской чайной партии? Лизи, неужели мы и правда здесь?
Лизи покачала головой:
— Интересно, если я ущипну себя, проснусь ли я и обнаружу, что это был всего лишь сон? — Она попыталась дотянуться через стол до руки сестры, но это было невозможно. — Я устала. — Она совсем не устала и покраснела, когда сказала это. — Я навещу Тайрела, а затем пойду к себе в комнату. Ты не против?
Джорджи даже не пыталась скрыть понимающую улыбку.
— Тебе так повезло! Ты не его жена, но у тебя есть все, о чем ты мечтала… И, Лизи, я думаю, он влюблен в тебя.
Лизи схватилась за угол стола, отчаянно надеясь, что Джорджи права.
— Я в этом сомневаюсь.
Джорджи сжала губы.
— Я так счастлива за тебя, — наконец сказала она.
Лизи повернулась к слуге в ливрее.
— Бернард? — Она запомнила его имя в тот же момент, как села за стол. — Принеси мне, пожалуйста, чашку шоколадного крем-брюле, который я недавно приготовила.
— Да, мадам.
Он поклонился и торопливо отошел. Джорджи посмотрела на нее.
Лизи улыбнулась в ответ:
— Если Тайрел хочет шоколад, который я сделала, тогда его желание — закон для меня.
Джорджи вышла из-за стола и поцеловала Лизи в щеку.
— Приятного вечера, — сказала она.
— Спокойной ночи, — нежно ответила Лизи.
Джорджи ушла, и она осталась одна в комнате.
Но ей совсем не казалось, что она одна. Она осторожно осмотрелась вокруг. Дом не был старым, но определенно стал свидетелем какой-то части истории, и почему-то комната чувствовалась какой угодно, но не пустой. Лизи даже подумала, что она сидит здесь с призраками предков Тайрела. Если так, то ей не было страшно, потому что, несмотря на огромный размер, комната выглядела теплой и знакомой. Она посмотрела на портреты на обитых деревянными панелями стенах. Один портрет привлек ее внимание. Лизи подошла ближе.
Портрет был очень старый — Лизи определила дату по стилю одежды и манере письма. Мужчина на нем был так похож на Тайрела, что у нее захватило дух.
Он был одет в кольчугу. Лизи плохо разбиралась в истории, но поняла, что этот мужчина жил шесть или семь веков назад. Она наклонилась ближе и протерла пыль с узкой таблички с именем под портретом. Наконец ей удалось прочесть надпись. «Стефан де Уоренн, 1070–1117».
