Он нежно поцеловал ее шею, и на мгновение она почувствовала, как его язык прикоснулся к коже. Часть ее рассудка, еще не усыпленная желанием, отметила его неслыханное высокомерие. Неужели он так уверен во всем, что делает в жизни?
Она аккуратно сложила одежду на стул и повернулась к нему. Эсма, большая поклонница французского белья, не уступала сейчас парижской куртизанке. Ее сорочка представляла собой лишь несколько полосок кружев. Глаза у него потемнели.
— Вы прекрасны.
Она повернулась и направилась к кушетке. Затем вынула шпильки из волос и, когда они упали ей на спину, протянула ему руку.
— Желаете ко мне присоединиться, милорд?
Эсма дрожала от возбуждения и замешательства. Она никогда еще не занималась любовью в общественном месте, но правильного маркиза это, похоже, не волновало.
Сняв с нее остатки одежды, Себастьян какое-то время просто смотрел на ее обнаженное тело.
— Вы самая красивая женщина, Эсма. Прекраснее вас я никого еще не видел.
Он наконец обнял ее и, обхватив руками за бедра, прижал к своему телу. «Это самый опасный из всех моих поступков, — думала Эсма. — Но глаза у него голубые, словно безоблачное небо».
В этот момент в дверь постучал слуга, желающий погасить на ночь огонь. Себастьян обругал его.
Маркиз Боннингтон, известный в свете как джентльмен из джентльменов, потерял всю свою чопорность. Более того, когда Эсма засмеялась и сказала ему на ухо что-то шаловливое, он не сделал ей замечания. Вместо этого он произнес нечто горячее, невежливое, что заставило ее задрожать и притянуть его к себе.
Правда, она не стала бы утверждать, что спортсмена нечему было учить. Но хороший спортсмен есть хороший спортсмен. И, к своему огромному удовольствию, Эсма обнаружила, что они быстро учились. Даже лучше того, они поняли, что путь к совершенству лежит через повторение… повторение…
И возможно, еще один, последний, раз в серые предрассветные часы, только чтобы доказать, что врожденные атлетические способности имеют немалое значение в любом виде спорта.
Глава 30
В которой требуется храбрость
Спальня лорда Перуинкла
Карола свернулась калачиком под ледяными простынями, надежно укрытая в постели Таппи. Она так плотно сдвинула полог, что сквозь ткань не проникало ни лучика света. Все было готово, отсутствовала только ее решимость. Фактически она уже подумывала о бегстве, лишь теперь осознав, что план Эсмы не учитывал одного важного обстоятельства.
Карола не любила супружеский акт. Не любила, когда Таппи совершил его в их первую брачную ночь, не полюбила и две недели спустя. Предположение матери, что она скоро успокоится под седлом, так никогда и не сбылось.
Подтянув колени к груди, Карола обхватила их руками. Главное, не забывать, что она действительно хотела быть женой Таппи, даже если не хотела исполнять эти обязанности жены. Ей нравилось целовать его, сама мысль о Таппи, целующем ее, заставила Каролу покраснеть.
Но одних поцелуев недостаточно. Эсма выразилась совершенно ясно: она должна убедить Таппи, что настолько хочет быть в его постели, что готова унизиться. А по мнению Каролы, унижение неизбежно, и она пребывала в таком замешательстве, что могла упасть в обморок, когда Таппи ляжет в постель.
Кроме того, ее муж не слишком искусен в такого рода вещах, но сегодня она притворится, что получает удовольствие. Лишь так можно заставить Таппи поверить, что он не столь уж плохой наездник.
— Это замечательно, дорогой, — шепотом репетировала она. — О, как замечательно! — А что замечательно? Ритм? Синхронность? — Как ты искусен, — решила она. — Как ты искусен, я получила удивительное наслаждение!
Звучало совсем недурно. Только не надо говорить это тоном матери, открывающей благотворительный базар. Это следует произнести страстно. Искренне.
Тут послышался скрип двери, и, тихо вскрикнув, Карола зарылась лицом в подушку. Слышал ли он ее? Она просто умрет, если он увидит ее, будучи еще одетым. Таппи должен лечь в постель, когда погасит лампу, иначе он придет в ужас от ее огромной груди. К счастью, у нее под рубашкой небольшой корсет, он удерживает ее плоть на месте.
Таппи ходил по комнате, слышались какие-то шорохи, видимо, он раздевался. Сердце у Каролы бешено стучало. Почему так долго?
Опять раздался скрип, затем наступила тишина. Она замерла. Минута. Две минуты. Наверное, она ждет уже десять минут! А он все не шел. Или… возможно, в комнате был не Таппи?
Глаза у Каролы расширились. Это вор! Человек, который перевернул комнату Джины, пришел украсть запонки ее мужа. Она встала на колени и медленно-медленно двинулась к пологу. Вор может убить ее, если заметит. Всем известно, что преступники отчаянные типы и систематически бьют людей по голове тяжелыми предметами.
Раздвинув полог кончиками пальцев, она сначала увидела только угол комнаты, затем чуть переместилась в сторону… Таппи. Это не вор.
Карола почувствовала раздражение. Так похоже на ее мужа: праздно сидеть, когда предстоит столько важных дел. Ему всегда хотелось сидеть и читать книгу, в то время как она хотела повеселиться или, еще лучше, танцевать на балу.
Он даже свет не зажег. Просто сидел. Ноги вытянуты, лицо усталое. Он казался ужасно одиноким. Жалость кольнула ее сердце. Может, он думает об их браке. Может, он плачет! Но Таппи никогда не плакал, и она с неохотой признала, что он, видимо, не собирался умирать от горя. Он просто глядел на догоревшие поленья.
Наконец он встал, потянулся и начал расстегивать вечерний сюртук. У Каролы даже захватило дух, когда он стянул через голову рубашку. В отличие от других представителей света Таппи не был спортсменом. Он не боксировал с самим Джентльменом Джексоном, не скакал верхом, проводя на охоте четыре дня из пяти, не носился по окрестностям в фаэтоне. Она не могла объяснить, почему он так крепок и строен. Откуда у него словно вырезанные резцом мускулы, если он постоянно сидит на берегу реки. Таппи повесил брюки на спинку кресла и оглядел комнату.
Она подавила нервный смешок: он ищет свою ночную рубашку, которую она скомкала и засунула под кровать, решив, что вряд ли он попытается выгнать ее из спальни, будучи раздетым. Наконец Таппи оставил поиски.
Карола следила за мужем зачарованным взглядом. Мужчины так странно устроены. Его бедра раздувались от мускулов, когда он двигался по комнате, и она вдруг ощутила непонятный жар. Выпустив полог, Карола быстро отползла. Ничего не произошло. Она ничего не слышала, поэтому опять заглянула в комнату. Таппи стоял, опершись о каминную полку, и апатично разбивал кочергой обуглившееся полено, видимо, пытался оживить потухший огонь.
