Она осталась на крыльце. В пустом флигеле гулко раздавались голоса на повышенных тонах – директор защищался от напора райкомовца. До нее доносились слова «вредительство», «диверсия» и другие, не менее неприятные и злые. Она осталась одна во флигеле – Владика забрала к себе Маша, а повариха-соседка еще днем уехала на подводе в город. Августина должна была собрать вещи, чтобы назавтра быть готовой к отъезду. Но она стояла в гулком коридоре, ловя обрывки злого разговора. Вдруг почему-то на миг представила, что вспыльчивый и решительный Капитан Флинт не выдержит каверзного тона и набросится на райкомовца с кулаками. Только когда услышала шаги в комнате Флинта, нырнула к себе, прислонилась спиной к двери. В окно увидела, как райкомовец удаляется к замку, возле которого стоит машина с заждавшейся его комиссией. Машина заурчала, проехала по усыпанной гравием дорожке и скрылась. Из комнаты директора не доносилось ни звука. Чем кончился разговор? Что теперь будет? Чего ждать?
Пойти постучаться и спросить? Нет, конечно, она не пойдет. Это нетактично. И тем не менее совсем не проявить человеческого участия?
Она в раздумьях мерила шагами комнату, не без тревоги прислушиваясь к звенящей тишине за стеной. Время шло, тревога нарастала. Она подоила козу, вернулась – тишина.
Наконец Августина не выдержала – осторожно постучала в дверь.
– Войдите.
Капитан Флинт сидел у распахнутого окна. На подоконнике стояли початая бутылка водки и граненый стакан.
Не ожидая увидеть такую картину, Августина молча остановилась на пороге.
– Присоединяйтесь, – широким жестом пригласил Флинт. Заметив, что она остается стоять, махнул рукой: – Не стесняйтесь, Августина Тихоновна. Я теперь уже не директор. Все. Предложено покинуть пост. Не-до-гля-дел…
Она молча прошла в комнату, взяла со стола второй стакан, налила до половины. Капитан Флинт с интересом наблюдал за ней. Зажмурившись, она опрокинула в себя содержимое стакана. Слезы брызнули из глаз, она шумно выдохнула, взмахнула рукой, прижала пальцы к губам. Капитан Флинт поднялся, глядя на нее тяжелым взглядом. Забрал стакан из рук, поставил на подоконник.
– Иди сюда…
Она повиновалась – шагнула навстречу. Он сгреб в охапку, обжег дыханием, ладонью больно сжал грудь. Пуговицы, кружевной воротничок, пояс на талии – все мешало, все было не к месту. Он развернулся вместе с ней, прижал к стене, задрал подол, сжал руками ягодицы, зарычал ей в плечо. Трясущимися руками она освобождала его от ремня, расстегивала галифе, стараясь ни о чем не думать, совсем ни о чем. Ни о его протезе, ни о распахнутом настежь окне и незапертой двери. Он взял ее прямо так, впечатав в дощатую стену, не сняв сапог, – с яростным торопливым напором.
После они некоторое время молча стояли, ждали, когда выровняется дыхание.
– Разденься, – попросил он.
Она молча отстранила его и вышла. Принесла свежее белье, застелила постель. Все это время он стоял у окна и смотрел на нее.
Разделась и легла. Слушала, как возится с одеждой Капитан Флинт, как стукнул, упав, костыль…
Они лежали рядом и молчали. Ночь за окном свистела на все лады. Осторожно закапал по листьям дождь.
– Я буду работать рядовым учителем в школе. Но у меня есть дом в городе. Останешься со мной?
– Останусь.
Она слушала его дыхание и думала: не одна. Он сильный и не трус, а это главное. В нем сейчас ей виделось что-то простое, земное и настоящее. Твердость, надежность, защита. Только сейчас, лежа рядом с грубоватым бывшим своим начальником, она по-настоящему поняла, как она устала. Устала быть одна. В одиночку тащить этот непосильный груз страхов и забот, тягот и надежд. Бесспорно, они нужны друг другу.
Вместе они выстоят. Она привыкнет, она будет стараться. Ведь вдвоем легче устроить дом, который ребенок сможет назвать отчим…
Каждое лето, в грибную пору, отправлялась Маша Вознесенская на могилку отца Федора. Походы эти, как правило, сочетались со сбором грибов, и никому в голову не приходило, что Маша отправляется за несколько десятков верст поклониться праху убиенного свекра.
Летом тридцать седьмого года, в начале августа, Маша взяла с собой в поход Сережу и Владислава. Часть дороги они проехали на попутной телеге, затем пересекли колхозное поле, где ровно высились суслоны, сложенные из снопов сжатой ржи. Вошли в лес.
Запахло сосновой смолой, хвоей, листьями. Солнечные блики падали на кустарник, заросли черничника. Кое-где на кочках краснела пунцовая брусника. Мальчики живо радовались находкам, удивлялись, то и дело вырывались вперед, увидев что-то интересное.
Маша предавалась своим думам, любовалась природой, вспоминала, как всей большой семьей они ходили по грибы. Мальчики всегда забегали вперед, старались найти грибную поляну, соревновались – кто больше соберет. А они с Ваней, младшие, шли с родителями неторопливо и часто находили целые поляны, пропущенные братьями.
Маша давно заметила, что лес и храм чем-то сродни. Только в этих двух местах последние годы она отдыхала душой, бывала сама собой. Здесь ее отпускала ненадолго ноющая боль о близких, не покидающая никогда.
И если дома, в городе, мысли эти спотыкались порой о чужие сочувствующие, а порой и недоброжелательные взгляды, то здесь казалось, что деревья без слов понимают.
Маша посмотрела в высокий просвет меж сосен и запела один из любимых псалмов. У нее появилось чувство, что папа и Митя должны чувствовать в этот миг, что она думает о них.
Мальчики мелькали меж высоких кустов, перекликались, показывали друг другу особо красивые подберезовики или подосиновики.
Ближе к вечеру вышли к большому селу. На возвышенности, открытая взору, стояла церковь. Маша перекрестилась и поклонилась церкви, радуясь, что та не пострадала, стоит как раньше. Правда, прежде бы в это время на колокольне звонили ко всенощной, и звон – мелодичный и радостный – разносился бы по окрестным полям, созывая народ на службу. Теперь колоколов не было, но службы велись, Маша знала это. Сюда ходили люди издалека, ходила и Филипповна, старуха из деревни Огарково, близ которой похоронили отца Федора. Эта бабулька и ухаживала за могилкой, и свечки за упокой отца Федора в церковь носила. Маша познакомилась с ней в один из своих осенних походов да и стала заходить всякий раз, бывая здесь. Сегодня она, как обычно, собиралась навестить Филипповну, отнести грибов, справиться о здоровье. Миновали село, небольшой лесок, показалось Огарково. Сбоку, у перелеска, извивалась прозрачная шустрая речка. Маша поднялась на пригорок и безошибочно, по начинающим краснеть гроздьям, нашла то, что искала. Меж берез, едва приметный, выступал могильный холм с простым деревянным крестом – некрашеным, в трещинах от времени и непогоды. У края могилки росла невысокая крепкая рябинка.
