Он снова потянул ее за собой, но на этот раз Аманда добровольно шла рядом. Она сама хотела увидеть все, увидеть мир, о существовании которого она не знала. Она год за годом сидела в комнате, пока собирали хмель, и ни разу не задумалась о работающих на полях людях.
Хэнк повел ее к весовой, но они не смогли подойти близко, так как всюду сидели люди. Они вываливали из мешков лозы и обрывали с них листья. На лицах сборщиков читалась боль, но они обрывали листья с такой яростью, словно боролись за свои жизни.
— Чтобы собрать один мешок весом в сто фунтов, человек тратит несколько часов, после чего он тащит мешок к весам, чтобы его взвесили и записали на его имя. Но твой отец велел приемщикам говорить, что хмель «не достаточно чист». Теперь сборщикам приходится тратить драгоценные часы, чтобы перебирать лозы, обрывая несозревший до конца хмель. В среднем человек собирает от двухсот пятидесяти до четырехсот фунтов хмеля в день, но твой отец создал такие условия, что удается сдать только сто фунтов в день. Сборщик трудится весь день под солнцем без воды, без туалетов, и зарабатывает от девяноста центов до доллара десяти.
Он повернулся к ней лицом.
— Ты знаешь, зачем отец выдумал очистку хмеля? По двум причинам: во-первых, ему не нужно платить за лишние листья и ветки, но более важна вторая причина — он хочет, чтобы сборщик не выдержал и уволился. Твой отец чертовски умен, Аманда. Не от него ли твои мозги? Он выдумал гениальный способ дурачить этих людей. В среднем по стране за сбор хмеля платят по доллару за сто фунтов. В объявлениях твой отец обещал высокие расценки и прибавку. Расценки установлены в девяносто центов за тюк, а прибавка — плюс еще десять центов за тюк. Но прибавку дают только тем, кто останется на все время уборки. Если работник увольняется до того, как собран весь хмель, он теряет прибавку. Уволилось уже около тысячи японцев. Они не могут работать в такой грязи. На каждом уволившемся человеке твой отец зарабатывает десять центов от каждой собранной сотни фунтов. Умножь десять центов на тысячу тюков, собранных этой тысячью уволившихся. Получится множество дорогих сигар для Колдена и… — он осмотрел ее с ног до головы, — куча шелковых платьев для тебя, Аманда.
Гнев Хэнка исчез, и его плечи опустились.
— А теперь можешь идти домой, Аманда. Иди, сиди в тени под деревом со своей матерью и наслаждайся тем, что твой отец заработал для вас.
— А что будет здесь? — с трудом спросила она. Ее голос охрип. Ужас того, что она увидела, вошел в каждую клетку ее тела.
— Не знаю. Все оказалось даже хуже, чем я себе представлял. Уитни вертится здесь и слишком много говорит. Рабочие боятся потерять работу, но когда ты видишь, как твой шестилетний ребенок умирает от жары, тебе на многое наплевать. Люди много трудятся, но, из-за того что вода и еда такие дорогие, а расценки — такие низкие, они тратят все, что зарабатывают. Некоторые уже должны твоему отцу. Терпение на исходе, страсти накаляются. Думаю, они пойдут с требованиями к твоему отцу.
— Он не станет слушать, — сказала Аманда, глядя на маленькую девочку, обрывающую хмель. Ей было не больше трех лет, и Аманда видела, что штанишки ребенка, видневшиеся из-под грязного платья, все мокрые. Аманде не хотелось защищать отца. Человек, позволивший, чтобы из года в год повторялось подобное, не заслуживал, чтобы его защищали.
Хэнк удивленно посмотрел на нее.
— Нет, конечно, он не станет слушать, но я постараюсь убедить его. Страшно подумать, что может случиться, если ничего не изменится.
— Ты? — спросила Аманда. — Но сегодня утром к нам приходил шериф Рэмзи. А он…
— Сначала стреляет, а потом — думает, — продолжил за нее Хэнк. — Я знаю об этом. Но сейчас я хочу, чтобы ты вернулась домой, Аманда. Нельзя, чтобы Уитни узнал, кто ты. Оставайся в своей комнате. А еще лучше будет, если вы с матерью уедете в Сан-Франциско на несколько дней.
Аманда молча смотрела на него. «Трусиха, — думала она. — Я всегда была трусихой. В четырнадцать лет я боялась противостоять Тейлору, в двадцать два я боюсь собственного отца». Она отвернулась от Хэнка и пошла по направлению к дому. Может, ей удастся отыграться за все эти годы.
Хэнк смотрел, как она уходит. Она не была виновата в происходящем, и он знал это, но ему хотелось, чтобы она увидела, против чего он борется. Он мысленно помолился, чтобы она послушала его и уехала куда-нибудь. Но у него не было времени беспокоиться об Аманде. Он должен был найти Уитни и узнать, что замышляют эти фанатики. Люди были достаточно злы, и для начала бунта хватит малейшего толчка.
Дверь в библиотеку была открыта, но даже если бы она была заперта, для Аманды это не имело никакого значения. Она вошла в комнату. Ее отец сидел за столом перед разложенными бумагами, Тейлор склонился у него над головой.
Тейлор выпрямился и с недовольным видом посмотрел на Аманду.
— Ты должна находиться в своей комнате, Аманда. Я же сказал тебе…
Но Аманда смотрела только на отца.
— Если ты не изменишь то, что сейчас творится на полях, начнется кровопролитие. Гаркер смотрел на нее, пожевывая сигару.
— Аманда, ты не можешь рассуждать о том, в чем абсолютно не разбираешься, — снова заговорил Тейлор. — Сейчас же поднимись в свою комнату и…
— Заткнись, Тейлор, — резко сказала Аманда. — Это — семейное дело.
Отец выпрямился в кресле, и Аманда посмотрела ему прямо в глаза. Она все еще чувствовала запах разлагающегося мусора и туалетную вонь.
— Люди из профсоюза говорят о кровопролитии, и твоя кровь прольется первой.
— Аманда! — Тейлор наконец очнулся от шока. — Ты не можешь…
Она повернулась и посмотрела на него.
— Сидеть! — приказала она, как будто он был жалкой собачонкой. Она смотрела на него, пока он не подчинился, затем подошла к столу отца, оперлась руками и подалась вперед. — Тебе годами все сходило с рук, но сейчас все по-другому. Сборщики еще могут смириться с грязью и недостатком воды, но не с тем, как ты надуваешь их с деньгами. Если ты не начнешь платить, они начнут стрелять.
Она смотрела на отца, и в их взглядах читалось одно и то же — гнев и упрямство.
— Аманда, я… — начал Тейлор. Аманда подняла на него глаза.
— Сиди молча или убирайся отсюда, — сказала она, а затем она снова посмотрела на отца:
— Ну?
Гаркер насмешливо хмыкнул.
— У меня пятнадцать своих людей на полях. Они докладывают мне обо всем, что происходит, а если им не удастся со мной связаться, то у них есть ружья и они знают, как с ними обращаться. У Бульдога еще больше людей неподалеку. А эти — пусть говорят что хотят, но первой прольется их кровь, не моя.
Аманда шагнула в сторону. Она не собиралась спрашивать у отца, почему он так жесток, и не видела способа повлиять на него. Она не знала, чем можно ему пригрозить. Единственное, что имело для него значение — это ранчо.
