Она приподняла подбородок.
– Это не имеет значения. Эта сделка уже заключена нами, по крайней мере я так думала. Насколько я помню, ты дал слово, что не будешь пытаться вызвать Муррея на дуэль. Если я не могу положиться на твое слово, которое ты дал мне тогда, то как ты можешь ожидать, что я сделаю это сейчас?
Где-то в глубине его сознания неохотно шевельнулось восхищение твердостью ее позиции, ее логикой и тем, как она говорила. Но это восхищение быстро прошло. Он выложил свою последнюю карту, и ему не оставалось ничего, кроме как выйти из игры. Он должен был знать, что все случится именно так, и все же ему трудно было принять тот факт, что физическая близость, которую они разделили, сладость ее подчинения не означали ничего. Его взгляд остановился на твердых изгибах ее губ, и память о прикосновениях к ней, ее вкусе и аромате была как кровавая язва, разъедающая его изнутри.
– Я не ожидаю этого, – сказал он, и в его тихом голосе послышалась сталь. – От тебя я вообще ничего не ожидаю. Но в одном ты можешь быть уверена – это еще не конец.
Дверь за ним закрылась. Аня стояла неподвижно, глядя в пустоту.
Мадам Роза, задумчиво глядя на падчерицу, наконец сказала:
– Ах, chere, было ли это разумно?
С видимым усилием Аня встряхнулась и слабо улыбнулась мачехе.
– Возможно, нет, но это было необходимо.
– Не было ли это также несколько… поспешно?
– Кто знает? – Аня покачала головой, как бы отгоняя от себя мысли о неприятных последствиях, затем вспомнила слова Дюральда, которые поразили ее, и продолжила:
– Что он имел в виду под недавними обязательствами?
Мадам Роза успокаивающе посмотрела на нее.
– Он так сказал?
– Казалось, он ожидал, что это напоминание гарантирует ему ваше одобрение или даже поддержку. Это так?
– Chere! Что ты говоришь? – Голос мадам Розы задрожал от обиды. – Ты должна знать, что я хочу тебе только добра.
Аня вздохнула и потерла глаза.
– Да, я знаю. Простите меня.
Больше они ничего не говорили. Аня медленно вышла из комнаты. Пройдя в спальню, она привела в порядок прическу. Затем ее внимание привлекло мелькание мотылька за стеклом дверей, выходящих на галерею. Аня распахнула двери и вышла на галерею, с которой был виден внутренний двор.
Последний свет сумерек угас, и настала темнота. Окно кухни на нижнем этаже ярко светилось, и оттуда доносились звуки, свидетельствующие о бурной деятельности, а также запахи креветок и устриц, кипящих в пряном соусе, и карамели. Они не вызвали у Ани аппетита. Она подумала, что не сможет выйти к обеду. Она перекусит что-нибудь у себя в комнате после того, как смоет с себя усталость, а потом ляжет в постель и проспит целые сутки.
– Аня, это ты?
Ближайшая к ней пара дверей распахнулась, и из них выглянула Селестина. Она, должно быть, одевалась к обеду, так как на ней был легкий розовый капот, а волосы были распущены. Она выглядела очень молодой, привлекательной и, однако, обеспокоенной.
– Да, chere.
Селестина открыла рот, чтобы что-то сказать, но, увидев выражение лица Ани в свете лампы вместо этого спросила:
– О, что случилось?
– Ничего особенного, – сказала она, криво улыбнувшись. – Тебе что-нибудь нужно?
– Только поговорить с тобой несколько минут.
Аня, заметив, как сестра бросила через плечо быстрый взгляд на свою горничную, поняла, что предмет беседы весьма деликатный. В течение ряда лет Селестина доверяла ей свои девичьи секреты, и сейчас Аня не могла отказаться и не выслушать ее.
– Конечно. Заходи ко мне в спальню после того, как оденешься.
– Ничего, – ответила Селестина, изучая взглядом Анино лицо. – Это не так важно.
– Ты уверена?
– Мы сможем поговорить и утром.
– Завтра Марди Гра, – напомнила ей Аня. Селестина радостно улыбнулась ей.
– Да. Мы все еще собираемся выйти на улицу?
В данный момент Аня меньше всего хотела присоединяться к толпе жизнерадостных весельчаков, но она не могла испортить удовольствие Селестине.
– Да, конечно.
– Прекрасно. Я просто подумала, что ты могла изменить свое мнение после того, как…
– Нет, ничего не изменилось, – сказала Аня, когда Селестина смущенно замолчала.
– Тогда встретимся утром, – радостно сказала сестра.
Аня согласилась и, когда Селестина утла к себе в спальню, повернулась, чтобы сделать то же самое. Она солгала. Все изменилось. Все.
Тремя часами позже Аня лежала в постели, уставившись в темноту. Она слишком устала, чтобы уснуть. Ванная освежила ее, но, хотя она и пролежала довольно долго в горячей воде, ароматизированной розовым маслом, это не помогло ей расслабиться. Она была так напряжена, что мышцы ног подрагивали, и она вынуждена была время от времени заставлять себя разжимать стиснутые челюсти. В памяти снова и снова вставали лица бандитов, которые хватали ее руками в «Бо Рефьюж». Ее заставили почувствовать себя ранимой, неспособной защитить себя, и ей это не нравилось. Она всегда считала себя сильной и самостоятельной, и получение столь явного доказательства того, что это не так, выбило из колеи и вызывало у нее желание сломать или разбить что-нибудь. Равель также был причиной этой ярости. Он показал ей, что она также уязвима в том, что касается потребности плоти, и она не простит ему этого.
Ее жизнь была так проста до того, как все это началось. Ее представление о себе не потрясли ни опасность, ни насилие, ни рискованные чувства. В ее жизни не возникало сложных вопросов о том, что правильно, а что нет, о вине и невиновности, ей не приходилось принимать решения, которые могли стать причиной чьей-то смерти или спасения жизни. У нее не было мужчины, который мог бы навязать ей свою волю или разбудить желания, которым лучше бы не просыпаться.
Бесконечным рефреном в ее сознании звучали слова, сказанные Равелем в салоне, и те ответы, которые она ему дала. Высокомерие и самонадеянность этого человека были просто невероятны. Он хитростью заставил ее потерять свою невинность, стал причиной разрушения ее собственности, попытался взять ее в плен, оскорбил ее на улице на виду у всех, и после всего этого он думал, что она с благодарностью примет его снисходительное предложение брака. То, что она нанесла ему телесное повреждение, держала его в заключении и сделала беспомощным по отношению к его врагам, не имело большого значения; главным было то, что она воздержалась от нанесения ему прямого оскорбления.
В доме повисла тишина. Двор тоже затих после того, как слуги, закончив дела, отправились спать. Где-то пролаяла собака. Время от времени через толстые стены до нее доносился звук проезжающего по улице экипажа. Она слышала, как Селестина и мадам Роза вскоре после обеда отправились спать. Если мадам Роза рассказала Селестине о событиях, происшедших вечером, то у каждой из них наверняка было о чем поразмышлять. Ане вдруг стало интересно, что подумала Селестина о предложении, Вполне вероятно, что сестра на ее месте почувствовала бы себя обязанной принять его – хотя Селестина, которая очень строго придерживалась правил приличий, вряд ли оказалась бы в ситуации, которая потребовала бы подобного предложения.
