– Торжество! Награда! – восклицал между тем Ибам.
– Уйди и оставь воскресшую из мертвых одну! – приказал Мансур-эфенди. – Я хочу узнать обо всем, что имеет связь с необъяснимыми рассказами странного существа! Я хочу выслушать не только грека и толковательницу, но и муэдзина на кладбище, рывшего могилу! Необходимо разъяснить этот таинственный случай! Закрой и охраняй дверь.
Мансур-эфенди вышел с софтом из комнаты, где Черный гном остался снова один.
Софт в невыразимо гордом и торжественном расположении духа остался караулить у двери, а Мансур-эфенди спустился с лестницы и вернулся к своему экипажу, который быстро умчался по тихой и пустынной Бостон-Джолли.
Праздник Байрама уже наступил, начался восточный пост. Безмолвие царило на улицах Константинополя. Можно было видеть старых и молодых мужчин с четками в руках, прохаживающихся из улицы в улицу и ничего не говорящих, кроме хвалы Аллаху и его великому пророку. Никто не смел работать, никто в продолжение дня не смел ни есть, ни курить[15] – это тяжкое запрещение, и всякий, чтобы как-нибудь незаметно убить время поста, гуляет по базару, или стоит во дворе мечети, или на берегу ожидает желанных пушечных выстрелов, возвещающих закат солнца. Едва прозвучит сигнал – с новою силой кипит жизнь, которая под гнетом закона замерла на день. Все едят, пьют, курят, и весь народ с истинным восторгом бросается в вихрь запрещенных днем удовольствий.
«По извилистым улицам гремят трубы, – так описывает праздник Швейгер-Леркенфельд в своем сочинении. – Под полумесяцем глухо звучат тамбурины в руках смуглых детей арнаутов, и когда ночное покрывало спустится на освещенный Стамбул, там и сям слышится нежная игра на флейте, исполняемая за затейливыми проволочными окнами того или другого гаремника. С первыми лучами утренней зари за горами Скутари вторично пушечные удары возвещают наступление дня, и каждый мусульманин снова на день воздерживается от пищи, питья, курения и употребления благовонных эссенций.
Величие всего праздника составляет таинство святой ночи. Страх овладевает исламитами с наступлением этой ночи. С ней связано необъяснимое, таинственное представление о сверхъестественных влияниях на весь видимый мир; все существа одушевленной и неодушевленной природы в эти часы приводятся в движение волшебными силами, которые сильнее проявляют в них чувство бытия. Самым осязательным образом это исламитское таинство нашло себе проявление в одном обычае, который состоит в так называемой брачной ночи падишаха.
После большой церемонии в одной из императорских мечетей едет султан верхом в свой мраморный дворец Долма-Бахче, где с танцами и музыкой повелителя всех правоверных ждет еще нетронутый цветок гарема – новая жена, которая долгое время перед тем тщательно воспитывалась под руководством султанши Валиде, чтобы быть достойным образом подготовленной к этому часу.
Свидание происходит посреди празднества. Между тем как в великолепном зале, под отливающим рубинами стеклянным куполом, прогуливаются взад и вперед разодетые красавицы, и невидимый оркестр разносит по огромному покою тихие, приятно ласкающие слух мелодии, султан прислушивается к ним из-за сделанной из бархата занавеси своего ложа. Цветные огоньки перебегают с пуговицы на пуговицу – но вот зашумела пурпуровая занавесь, и Тала, единственное мужское существо, которое смеет находиться в течение этого праздника внутри императорских покоев, просит у султана дозволения сделать ему обычный туалет.
Все покои пусты, все двери заперты, зеркала завешаны, и на большой террасе, выходящей на Босфор, стоят хорошо вооруженные бостанджи, чтобы немедленно застрелить всякого злодея, дерзнувшего в эту святейшую из ночей приблизиться к султанскому святилищу.
В прелестном, сверкающем мозаичными, алебастровыми и янтарными украшениями брачном покое молодая, по мнению мусульман, счастливейшая девушка под солнцем Аллаха, ожидает той минуты, когда снова зашумит пурпуровая занавесь и появится султан, чтобы принять новую красу своего гарема.
На улице сотня пушечных выстрелов возвещает народу минуту свидания. Огромная толпа на улице ждет с любопытством того момента, когда султан на молочно-белой кобыле Недидере отправится верхом в одну из императорских мечетей, чтобы показаться народу во всем величии восточных государей.
Через два часа после захода солнца отправляется падишах в мечеть для молитвы.
Молитвенные галереи сверкают в блеске разноцветных огоньков, цветных лампад, которые блестящими цепями перебегают на красивые карнизы. Наверху, на голубом куполе, блестит золотой полумесяц, между тем как первые созвездия бросают свои серебряные нити на волшебную картину.
Султан приближается на лошади. Шталмейстеры с развевающимися плащами открывают шествие, их замыкает гвардия. Далее следует султан в роскошном мундире, окруженный блестящей свитой, и в сопровождении длинной пестрой толпы придворных и лейб-кавасов (жандармов). Во время церковной церемонии гвардия занимает все входы в храм, офицеры занимают лестницы и стоят шпалерами во внутреннем покое – и еще раз ярко сверкает полузабытый восточный блеск, расточительная роскошь Османидов, баснословное великолепие Востока…»
Наконец-то султанша Валиде праздновала торжество и победу своего влияния.
Шейх-уль-Ислам уже считал ее низвергнутой или, по крайней мере, отстраненной. Последний удар султанши, как мы уже видели, совершенно не удался – как вдруг «святая ночь» снова подняла ее до прежнего, а, может быть, еще и большего, чем прежде, влияния! Она надеялась на это! Императрица-мать знала могущество своего средства и сумела им воспользоваться! Праздник Байрама снова вернул во дворце ее прежнее положение. И теперь она была сильнее и могущественнее, чем когда-нибудь. Теперь смотрела она с торжествующим презрением на своего противника, Шейх-уль-Ислама, который с притворной преданностью безмолвно и сосредоточенно перенес эту перемену.
Султан Абдул-Азис был в таком восторге от новой красы гарема – молодой, прекрасной черкешенки, – избранной для него и представленной ему султаншей Валиде, что после церемонии в мечети он еще раз посетил свою мать, чтобы засвидетельствовать ей свою признательность.
Этот случай показал всем, что султанша Валиде находится снова на высоте своего могущества. Султан был в прекраснейшем расположении духа, и давно не видели его таким милостивым и веселым, как в вечер брачной ночи.
