— Я полагаю, что эта женщина изображает меня.
Она кивнула.
— Ты видишь ребенка? Он уже родился.
— Но мы с ним как будто в тюрьме.
— По-моему, для тех, кто там — это и есть как тюрьма.
— Где «там», тетя Сара?
— Там, — повторила она. — В том заведении.
— Тетя Сара, это все уже разъяснилось, — сказала я. — Это было недоразумение, понимаете? Доктор ошибся, а теперь все разъяснилось, и об этом уже можно не вспоминать.
— Но ведь все это показано на моей картине.
— Да, но это потому, что вы не знали, что это всего-навсего недоразумение.
Она почти раздраженно помотала головой, не соглашаясь со мной, и чувство тревоги, и так не дававшее мне покоя, усилилось. Я знала, что у нее есть обыкновение незаметно и бесшумно бродить по дому и из всяких потайных закоулков подслушивать всевозможные разговоры, чтобы потом воплотить их в своей многоцветной хронике семейной истории Рокуэллов. Эта хроника была самым важным, что было в ее жизни, и поэтому она часами готова была просиживать над своими изумительными гобеленами. В этой комнате она была не просто полновластной хозяйкой — она была словно всемогущее и всевидящее божество, бесстрастно наблюдающее за жизнью своих творений, в то время как вне этих стен она была никто — просто бедняжка Сара, на старости лет слегка повредившаяся умом.
Но как бы то ни было я не могла позволить себе терять самообладание из-за ее туманных измышлений.
— В тюрьме должен быть тюремщик, — бормотала она себе под нос. — Я его вижу — он весь в черном, но он не поворачивается ко мне лицом, и из-за капюшона узнать его невозможно.
— А-а, «монах»! — сказала я небрежным тоном, поскольку этот маскарадный образ меня уже не пугал.
Сара почти вплотную подошла ко мне и заглянула мне в лицо.
— «Монах» совсем рядом с тобой, Кэтрин, — сказала она. — Он ждет подходящего момента, чтобы схватить тебя. Ты не должна думать, что он отступил. Нет, он подбирается все ближе и ближе…
— Вы знаете, кто это! — с упреком воскликнула я.
— Сегодня чудесный вечер, — сказала она светским тоном. — Ясное небо, прекрасные звезды и мороз. В такой вечер с балкона очень красивый вид.
Я отступила от нее и сказала:
— Вы правы, тетя Сара, здесь прохладно. Пожалуй, я пойду к себе.
— Побудь еще немного, Кэтрин.
— Нет, я все-таки пойду, — ответила я и двинулась к двери, но она схватила меня за платье и не отпускала его. Меня снова охватила дрожь, и на этот раз совсем не от холода.
— У тебя нет свечи, — сказала Сара. — Возьми мою.
Все еще держа меня за платье, она втащила меня назад в комнату, взяла со стола одну из горящих свечей и сунула мне в руку. Я высвободила свое платье из ее пальцев и чуть ли не бегом бросилась к двери и потом по коридору, словно боясь, что она побежит за мной.
С трудом переводя дыхание, я добралась до своей комнаты, но чувство тревоги не покинуло меня и в ее спасительных стенах. Я не могла выбросить из головы кажущуюся бессвязной болтовню Сары, потому что чувствовала, что в ней есть какой-то скрытый смысл.
Как же мне не хватало возможности с кем-то поделиться! Находясь в обществе Саймона, я даже сейчас не смогла бы устоять против обаяния его личности и в конце концов решилась бы снова довериться ему. Я уверена, что если бы я рассказала ему о сцене с Дамарис, которую я наблюдала, и услышала бы от него какое-нибудь приемлемое объяснение, я бы только рада была с ним помириться. Я бы с удовольствием поверила любой истории, которую он бы мне рассказал, лишь бы только она сняла с него мои подозрения в связи с убийством Габриэля и угрозой против меня.
Но я решила не рисковать и избежать искушения ему довериться. Мне надо было сейчас держаться от него подальше, потому что я слишком зависела от своих чувств к этому человеку. В сознании этого было нечто унизительное и в то же время радостное. Наверное, в любви всегда так и бывает… И в эту ночь я окончательно поняла то, о чем, конечно же, догадывалась и раньше, а именно, что мое чувство по отношению к Саймону есть не что иное, как любовь.
* * *
На следующий день Саймон и Хейгэр уехали из Киркландского Веселья. Провожая их, я тепло попрощалась с Хейгэр и очень прохладно с Саймоном. Он не мог не заметить перемены в моем отношении к нему, но мне показалось, что его это почему-то забавляет. «Неужели он настолько циничен?» — думала я.
Когда они уехали, я вернулась в свою комнату. Мне хотелось побыть одной, чтобы обдумать план действий. Я знала, что медлить нельзя, потому что исчезновение рясы из подземного хода уже могло быть замечено.
Единственным человеком, которому я могла доверять, была Мэри-Джейн, но как она могла мне помочь? Тем не менее я была рада иметь возможность довериться хоть кому-то. У меня мелькнула мысль пойти к сэру Мэттью, показать ему нашу находку и попросить его послать слуг, чтобы обследовать подземный ход между домом и аббатством. Что касается Рут, я не была уверена, что могу ей полностью доверять. Более того, я бы не слишком удивилась, узнав, что Рут знала обо всем, что происходило, хотя и вряд ли сама активно участвовала в этом.
Оставались только Сара и Люк. На то, чтобы получить хоть какую-то осмысленную помощь или даже совет от Сары, я рассчитывать не могла, ну а Люк… Я по-прежнему цеплялась за мысль, что моим врагом был именно он.
Сколько я не думала, я никак не могла решиться на что-то определенное. Не знаю, сколько я сидела в своей комнате, ломая голову над тем, что мне делать, как вдруг заметила конверт, лежащий на полу возле двери в коридор. Я подбежала и подняла его. На нем не было ничего написано. Я выглянула в коридор, надеясь увидеть того, кто просунул мне под дверь письмо, но там уже никого не было — должно быть, я заметила письмо через некоторое время после того, как его подложили.
Снова закрыв дверь, я распечатала конверт. Внутри был листок бумаги, на котором нетвердым почерком было написано:
«Скорее возвращайтесь туда, где вы жили раньше. Здесь вам грозит неминуемая опасность».
Я уставилась на записку, пытаясь догадаться, кто ее мог написать. Почерк мне был не знаком, и мне пришла в голову мысль, что эти нетвердые буквы, словно написанные дрожащей рукой, возможно, скрывали настоящий почерк писавшего — тем более, что записка была не подписана, а на конверте не было ни имени, ни адреса.
На всякий случай я подошла к окну и посмотрела в него. И вдруг у меня заколотилось сердце, потому что я увидела, как от дома кто-то бежит, и почти тут же я поняла, что это была Дамарис! Значит, это она, незаметно войдя в дом, подсунула мне под дверь записку — но почему она это сделала?
