– Может быть, и в самом деле у него нет времени, – возразил Маро, заняв свое обычное место около огня, горевшего в камине. – Оставаясь праздным, нельзя сделаться в такие молодые годы кандидатом на первое вакантное место епископа, а наша правительница за свои милости требует усиленной работы…
– Что может заставить его приехать ко мне в такую ненастную погоду?
– Я видел внизу всадника в графской ливрее Фуа…
– Вы знаете, что я не могу позволить себе такой роскоши! Это гонец от Лотрека; он привез мне ответ на письмо, о котором я вам говорила.
– Это вероятно и побудило прелата приехать сюда! Я видел вчера этого человека в отеле Турнель и только теперь вспомнил об этом!.. Не подлежит сомнению, что Лотрек в своих депешах правительнице писал ей о вас и она сочла нужным послать сюда для переговоров красноречивого прелата. Только на этот раз, Бога ради, вооружитесь твердостью и не давайте уговорить себя к отъезду из Фонтенбло. Ни один из ваших друзей не посоветует вам променять это чистилище на ад, ожидающий вас в отеле Турнель.
– В настоящем случае, мой дорогой Маро, я не могу последовать вашему совету, потому что разделяю мнение тех, которые считают мой отъезд из Фонтенбло необходимым.
Маро хотел возразить, но она остановила его движением руки и продолжала:
– Во-первых, я не верю, будто бы моя репутация и будущность зависят от того, где я буду выжидать возвращения короля: здесь или в Париже! Во-вторых, я убеждена, что это намеренно выдумано правительницей, чтобы иметь возможность мучить меня, вывести из терпения и принудить к какой-нибудь оскорбительной сцене, которая послужит ей предлогом для моего удаления. Мое отношение к королю настолько серьезно, что он не может придавать особенного значения тому, где я буду жить в его отсутствие. Затем, в моем положении не может быть ничего унизительнее, как выносить долее всевозможные материальные лишения в самых необходимых потребностях жизни. Даже теперь, – добавила она, улыбаясь, – я едва буду в состоянии подать вам сколько-нибудь приличный ужин, мой добрый Маро, хотя мне придется употребить на это все запасы нашей несчастной крепости! Вы, верно, проголодались после верховой езды…
– Но почему вы не позволяете мне намекнуть на это герцогине Ангулемской? – возразил со смехом обезоруженный поэт.
– Нет, Маро, я считаю правительницу своей матерью и не хочу ставить ее в неловкое положение. Тут есть еще одна причина… Но что это? Мне послышался шум в галерее, а на этой стороне замка никто не живет теперь.
Графиня Шатобриан сидела со своим гостем в той самой комнате, где происходил поединок между королем и графом Шатобрианом. Франциска особенно любила эту комнату, потому что здесь она всегда виделась с королем в те счастливые дни, когда он так часто посещал ее. Хотя потайная дверь была наглухо заперта, но Франциска слышала, что кто-то подошел к ней и прижал пружину.
Это был Флорентин. Маро не ошибся, говоря, что видел его. Молодой прелат, приехав в Фонтенбло, остановился у придворного капеллана, жившего на другой стороне замка, и собрал у него все необходимые сведения об образе жизни графини Шатобриан. Чтобы не идти по двору под проливным дождем, Флорентин хотел сперва убедиться, нельзя ли проникнуть в комнаты Франциски через потаенную дверь. К этому побуждала его, также усвоенная им, привычка входить неожиданным способом, чтобы застать кого-нибудь врасплох или подслушать, что говорилось в доме. Пройдя по темной галерее с фонарем в руках, он остановился перед изображением нимфы, чтобы убедиться, нет ли где щели, через которую можно было бы видеть то, что происходит в комнатах графини. Обманувшись в своих ожиданиях, он нажал пружину и слегка толкнул потаенную дверь, но она оказалась запертой на задвижку. Вслед за тем он услышал возглас Франциски и чей-то мужской голос, но не мог разобрать слов, несмотря на все усилия. Однако и это открытие имело цену для Флорентина; он погасил свой фонарь и, поставив его перед дверью, направился ощупью к ближайшему выходу из галереи в сад. Всевозможные планы быстро сменялись в его голове вследствие предположения, что у Франциски есть еще любовник помимо короля или что, по крайней мере, можно будет обвинить ее в этом. Вопрос для Флорентина вовсе не заключался в том, чтобы возбудить ревность короля; ему только необходимо было настолько запятнать репутацию графини Шатобриан, чтобы это послужило поводом к ее разрыву с королем.
Флорентин терялся в догадках относительно того, кто мог быть у графини; встретившись утром с Маро, он не заметил его, и ему было также известно, что Бюде остался в Париже…
Занятый этими размышлениями, прелат вошел другим ходом со двора и обратился к Бернару с двусмысленным вопросом: не помешает ли он графине своим посещением?
Старый слуга не забыл обещания, данного Маро, и вежливо попросил прелата подождать в прихожей, пока он доложит графине о приходе его преосвященства.
– Не беспокойся! – прервал его поспешно прелат. – Служитель алтаря может входить во всякое время без доклада. Надеюсь, что у графини нет никого из посторонних.
– Никого, насколько мне известно, – ответил Бернар.
– Ты должен был бы знать это. Значит, я могу войти, – сказал Флорентин, направляясь к двери.
– Нет, господин прелат, это невозможно! Мне не велено впускать кого-либо к графине без ее особого распоряжения; в настоящем случае я готов лучше навлечь на себя ваше неудовольствие, нежели отступить от своей обязанности. Не угодно ли вам подождать здесь несколько минут?
С этими словами Бернар вежливо указал на кресло прелату и вышел, захлопнув за собой дверь.
Флорентин окончательно убедился, что у графини в гостях ее возлюбленный, которого она должна скрывать, и со свойственною ему наглостью, после некоторого раздумья отворил дверь и последовал за слугой. Когда он вошел в первую комнату, у него появилось опасение встретить какого-нибудь сеньора, который может наказать его за дерзкий поступок, но жгучее чувство ревности гнало его вперед помимо всех других соображений. Он не мог забыть сцены в аббатстве Святой Женевьевы и свои ощущения в тот момент, когда Франциска едва не отдалась ему. Он уступил ее королю только потому, что это был для него единственный путь к достижению почестей; но мысль, что он должен отказаться от нее для первого встречного, приводила его в бешенство.
Он поспешно схватился за ручку второй двери, но оказалось, что Бернар запер ее на ключ из боязни, что прелат пойдет за ним. Уверенность, что он помешал нежному свиданию, заставляла Флорентина испытывать все мучения ревности, хотя он ясно сознавал, что должен радоваться такому открытию и воспользоваться им на погибель графини.
