— Я хочу, чтобы ты рассказал мне правду о том, что случилось с твоей первой женой. Если ты откажешься — я уеду. — Джорджи говорила очень тихо, и все же его словно громом поразило. — До меня дошли… жуткие слухи. Если ты не скажешь мне правду, я беру Мэтью и возвращаюсь в Хоксклифф-Холл, а оттуда — в Лондон.
Он упорно смотрел в деревянный пол, не зная, что сказать. Мысли его были в смятении, сердце выбивало барабанную дробь. Задумчиво потерев лоб, он осторожно взглянул на жену. B ee глазах светилась упрямая решимость. Губы были плотно сжаты.
— Не лги мне, — прошептала она.
Йен снова опустил глаза.
Будь он проклят, если солжет, и будь проклят, если скажет правду!
Он встал и подошел к окну, прислонился лбом к стеклу и стал смотреть на все еще солнечный вечерний сад.
— Я не хочу терять тебя, Джорджиана, — простонал он.
— В таком случае тебе лучше рассказать, как все было. Прямо сейчас. Неужели это правда, Йен? Неужели ты воплощение всего, что мне ненавистно?
Уж лучше бы она взяла шпагу и пронзила его. Наверное, было бы не так больно.
Ее пухлые губы дрогнули, но она безжалостно продолжала:
— Ты убил ее?
Йен зажмурился и опустил голову.
— Это был несчастный случай.
— О мой Бог!
Йен заставил себя поднять веки и с мучительной мольбой воззрился на жену. Она успела вскочить. И вид ее потрясенного, белого как снег лица яснее ясного говорил, что у него два выхода: либо оправдаться, либо навеки распрощаться с ней. Дипломат высшего класса или нет, но теперь уже слишком поздно лавировать. И, честно говоря, он понял, что не хочет этого.
Да, именно разоблачения он и боялся больше всего, но теперь, когда все случилось, осознал, что не может больше нести в одиночку такую тяжесть.
Он не потрудился спросить, кто рассказал Джорджи. Вряд ли это сейчас важно. Возможно, кто-то из слуг. Но ведь он знал, что рано или поздно это случится. И без того заговор молчания длился пять лет.
— По крайней мере обещай, что выслушаешь, — выдавил он.
— Говори, — дрожащим голосом велела она. — Расскажи, любил ли ты ее. И как она умерла.
— Любил? — с горечью откликнулся он. — Я ненавидел ее. Мы ненавидели друг друга.
— Ты ненавидел Кэтрин и поэтому отнял у нее жизнь? Я уже видела, как ты умеешь убивать.
Йен долго молчал, потрясенный обвинением.
— Ничего подобного не было. Я виноват в ее смерти, но не расправился с ней, как ты считаешь!
— Что же случилось?
Йен тяжело вздохнул.
— Предупреждаю, если ты произнесешь хотя бы одно лживое слово, как это любят дипломаты…
— Я скажу тебе правду, — перебил он. — Но обещай, что ты выслушаешь. Без тебя, Джорджи, у меня ничего не останется.
Слезы полились по ее щекам.
— У меня без тебя — тоже. Я не хочу потерять тебя. Но даже не знаю, кто ты на самом деле!
— И действительно хочешь узнать?
— Да. Больше всего на свете, — тихо заверила она.
Он снова вздохнул и помедлил, а затем начал рассказ:
— Все пошло наперекосяк уже через две недели после свадьбы. Это было настоящей катастрофой. Но, клянусь могилой отца, я не собирался мстить ей. Наш брак устроили семьи.
— Да, ты уже говорил мне, — кивнула она.
— До свадьбы я видел Кэтрин дважды. Ее выбрали мои родители. Я доверял им. И, честно сказать, мне было все равно. Я был не из тех, кто женится по любви. Женитьба всего лишь была частью моего долга. — Йен пожал плечами. — И почему-то я ее жалел. Пытался защитить.
Он снова подошел к окну и слепо уставился в пространство.
— Пышная свадьба состоялась в Лондоне. Длинная очередь экипажей. Гости из королевской семьи. Главы государства. Обед на тысячу персон. Все самое лучшее. Самое роскошное.
При упоминании о столь грандиозной свадьбе с ресниц Джорджи упала прозрачная хрустальная слеза и разбилась о щеку.
Йен страстно жаждал снять эту слезу кончиком пальца, но сомневался, что Джорджи вытерпит его прикосновение.
— Потом… что ж, Кэтрин была такой чистой, такой хрупкой, такой чувствительной, что не могла вынести… вульгарности супружеских отношений, как она выражалась. Можешь себе представить? — Он устремил мрачный взгляд в окно и прислонился плечом к раме. — Женщины всего мира из кожи вон лезли, чтобы увлечь меня. А собственная жена не могла заставить себя лечь в мою постель.
Джорджиана, которой явно пришлось не по вкусу сказанное, отвела взгляд.
— И?..
— Я, конечно, был с ней терпелив, посчитав, что она, возможно, побаивается первой ночи. Но когда прошло две недели, а она по-прежнему отказывалась осуществить наш брак, я оскорбился.
Джорджи встрепенулась. Во взгляде ее мелькнуло подозрение.
— Я мог жениться на самой завидной невесте, — пояснил он. — И моя гордость была задета тем, что та, которой я оказал честь, дав свой титул и имя, отвергает меня. Я имел полное право потребовать исполнения супружеского долга. А она открыто отталкивала меня… — Йен покачал головой. — Я был взбешен. Обозлен. Поэтому как-то ночью напоил ее, чтобы помочь расслабиться и забыть о страхах. А потом соблазнил.
Джорджиана поспешно уставилась в пол. Йен знал, что ей нелегко слышать все это. Но и ему нелегко признаваться во всем…
— Она наконец стала моей. К несчастью, я вскоре обнаружил, почему она до этого отказывала мне.
Джорджиана стремительно вскинула голову:
— Почему?
— Кэтрин была не девственна. Факт, который она отчаянно пыталась скрыть от меня. Но, боюсь, я оказался немного умнее, чем она предполагала. Видишь ли, после того как я овладел ею, она попросила меня принести еще вина. Была уже середина ночи и все слуги давно спали. Я не хотел их будить. Разумеется, мы запираем на ночь винные подвалы, и я понял, что забыл ключ. Я держал его в письменном столе, в спальне, а когда вошел, увидел, что она льет на простыни свиную кровь из маленького пузырька. Задумала обмануть меня самым подлым образом.
Йен брезгливо поморщился.
Джорджиана скривила губы от омерзения.
— Свиная кровь?
— Я и сам бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами. Конечно, слышал о подобных проделках, но в жизни не думал… — Он недоуменно покачал головой и снова пожал плечами. — В этот момент я понял, что она с самого начала предавала меня.
— Предавала… — эхом откликнулась она. — Ты сказал, что семьи устроили брак. Кто еще знал? Ее родители? Твои?
— Точно сказать не могу. Знаю, что и те и другие хотели этого брака. Вряд ли она могла так прямо признаться родителям, что позволила одному из конюхов стать ее первым мужчиной.
— Конюху?!
— Именно. Кэтрин, разумеется, не желала открытого скандала и позора: для этого она была слишком надменна. Она думала, что, если правильно разыграет свои карты, сможет и на елку влезть, и не исцарапаться. И я был идеальной мишенью для ее целей. Не так ли? Слишком большой пуританин и чертовски благороден, чтобы допустить мысль о женитьбе на начинающей потаскухе. Боже, а я клялся, что никогда в жизни так не поступлю. Особенно после того как видел, сколько боли и несчастий принесла своим детям твоя распутная тетка!
