Софрония покачала головой:
— Не буду я ничьей экономкой! Я согласилась стать его любовницей.
Кит отчаянно вцепилась в рукав подруги.
— Не верю! — пронзительно вскрикнула она. — Ты никогда не пойдешь на такое!
Подбородок Софронии взлетел вверх.
— Посмей только осуждать меня!
— Но это ужасно! То, о чем ты толкуешь, — страшный грех! Как ты могла даже подумать о таком?
— Каждый поступает так, как считает нужным, — упорно настаивала Софрония.
— Но тебе вовсе не обязательно идти на это.
— Тебе легко говорить! А никогда не приходило в голову, что я тоже могу иметь желания? Хотеть дом, красивые платья, хотеть просыпаться по утрам, зная, что никто меня не обидит? Ты об этом не задумывалась?
— Но кто тебя тут обидит? Война закончилась три года назад. До сих пор тебя никто не трогал.
— Просто все считали, что я залезла в постель к твоему мужу, — пояснила Софрония и, поймав пронизывающий взгляд Кит, добавила: — Нет, ничего такого не было. Но никто, кроме Магнуса, этого не знает. — Четко очерченные губы растянулись в горькой усмешке. — Теперь, когда ты замужем, все переменилось. Рано или поздно кто-то обязательно посчитает меня легкой добычей. Так всегда бывает с негритянками, не имеющими белого покровителя. Я не могу всю свою жизнь переходить из одних рук в другие.
— Что будет с Магнусом? — запротестовала Кит. — Он хороший человек. Только слепой не заметит, как он тебя любит. А ты? Можешь притворяться сколько хочешь, но я знаю, что и ты питаешь к нему нежные чувства. Как ты можешь мучить его?
— Я должна позаботиться о себе, — упрямо возразила Софрония.
Кит вскочила и, сжав кулаки, встала перед подругой.
— Не пойму, что хорошего в покровительстве белого? Когда ты была рабыней, мой отец вроде бы присматривал за тобой — и что из этого вышло? Может, мистер Спенс сумеет защитить тебя не лучше, чем он? Станет смотреть сквозь пальцы на все издевательства, которым тебя будут подвергать? Об этом ты подумала?
— Твой отец никогда не пытался меня защитить! — вскрикнула Софрония. — Никогда, понимаешь? Думаешь, он не видел, что происходит? Именно он отдавал меня своим дружкам на ночь!
Кит отшатнулась. В животе разлилась острая боль.
Теперь, когда правда выплыла наружу, Софрония дала себе волю.
— Иногда он позволял им играть на меня в кости! Но чаще всего они устраивали скачки, в которых призом была я!
Кит метнулась к Софронии и обняла ее за плечи.
— Мне жаль. О, как же мне жаль! Прости, Софрония!
Но спина Софронии под ладонями Кит оставалась жесткой и неподатливой. Кит гладила ее, смаргивая слезы, бормотала извинения, прося прощения за то, чего не совершала, и старалась найти доводы, которые убедили бы Софронию не покидать дом, единственный, который та знала.
— Не допускай, чтобы случившееся омрачило всю трою жизнь. Ты молода. Множество невольниц…
— Не смей говорить о невольницах! — Софрония рывком отстранилась. Лицо исказилось свирепой гримасой. — Не смей, слышишь? Что ты об этом знаешь? — Она судорожно сглотнула, словно задохнувшись. — Он был и моим отцом!
Кит на миг оцепенела. Потом медленно покачала головой:
— Н-нет. Это неправда. Ты лжешь. Даже он не отдал бы на поругание свою дочь. Будь ты проклята! Будь проклята за свое вранье!
Но Софрония и глазом не моргнула.
— Я его дочь, такая же, как ты. Он взял маму, когда той было всего тринадцать, и держал в этом доме, прямо под носом у твоей матери. Держал, пока не обнаружил, что она носит младенца, а потом вышвырнул обратно в невольничью хижину, как изношенный башмак. Поначалу, когда его друзья вертелись у моих юбок, я думала — может, он забыл, чья я дочь. Но он ничего не забыл. Просто не придавал этому никакого значения. Для него я не была человеком. Только вещью. Еще одна негритянка — подумаешь, какая важность!
Кит смертельно побледнела. Ноги ее не слушались. Язык не повиновался.
Выдав свою тайну, Софрония вдруг успокоилась.
— Я рада, что мама умерла прежде, чем все это началось. Она была сильной женщиной, но если бы увидела, что творят со мной… наверняка сломалась бы. — Она протянула руку и коснулась холодной щеки Кит. — Мы сестры. Неужели ты никогда не чувствовала? Неужели не ощущала связь между нами, такую крепкую, что ничто не могло разлучить нас? С самого начала мы держались друг за друга. Твоя мама умерла сразу же после родов, и тебя отдали под присмотр моей, но та не любила нянчить тебя — из-за того, что случилось. И тогда я стала за тобой присматривать. Один ребенок растил другого. Помню, как качала тебя на коленях, когда самой мне было не больше пяти. Устраивала тебя на кухне рядом с собой, когда работала, играла с тобой в куклы по вечерам. А потом мама умерла и, кроме тебя, у меня никого не осталось. Поэтому я не решилась уехать из «Райзен глори», даже когда ты отправилась в Нью-Йорк. Нужно же было убедиться, что с тобой все в порядке. Но ты стала совсем другой, частью того мира, к которому я никогда не буду принадлежать. Я ревновала и завидовала, но и боялась тоже. Прости меня, Кит, за то, что я собираюсь сделать, но у тебя есть свое место в этой жизни, и теперь настала пора мне найти свое.
Обняв Кит, она поспешно вышла из комнаты.
Вернувшийся Кейн нашел Кит в гостиной. Она по-прежнему неподвижно стояла посреди комнаты, натянутая как струна, сжав кулаки.
— Куда, черт побери, все по… Кит! Что стряслось?
Он немедленно оказался рядом, словно вызволив Кит из глубокого забытья. Она прижалась к нему, захлебываясь рыданиями. Кейн обнял ее за талию и повел к дивану.
— Успокойся и расскажи, что случилось.
Ей вдруг стало так хорошо. Уютно. Он никогда еще не обнимал ее так покровительственно, заботливо, без тени страсти. Кит снова заплакала.
— Софрония уходит. Собралась в Чарльстон… стать… содержанкой Джеймса Спенса.
Кейн громко выругался.
— А Магнус знает?
— В-вряд ли, — выпалила Кит, стараясь отдышаться. — Она только что сказала… Софрония — моя сестра.
— Сестра?
— Дочь Гаррета Уэстона, так же как и я.
Кейн провел большим пальцем по ее подбородку.
— Ты всю свою жизнь жила на Юге. У Софронии светлая кожа.
— Дело не в этом. — Кит стиснула зубы и сквозь слезы процедила: — Мой отец часто отдавал ее на ночь своим друзьям. Знал, что она его дочь, собственная плоть и кровь, и обращался с ней как со шлюхой.
— О Боже! — ахнул Кейн, принимаясь укачивать жену, как младенца. Постепенно Кит, захлебываясь слезами и шмыгая носом, выложила всю историю.
— Надеюсь, черти приняли его душу, — злобно выпалил он, когда Кит замолчала. Его слова отрезвили ее. Теперь она знала, что делать.
