Колебания вокруг меня замедлились и утихли. Стены снова обрели твердость; ковер стал самым обычным ковром. Я коснулась ворса, чтобы соединиться вновь с землей, потом встала на подгибающиеся ноги. Женщина, читавшая Коран, заметила, как меня шатает, и предложила мне помощь.
— Осторожнее, ты выглядишь ослабевшей, — сказала она.
— Спасибо, мне уже намного лучше, — ответила я.
Когда я вышла из мечети, шаг мой был тверд и решение насчет Ферейдуна цвело в моем сердце.
Найдя матушку, я рассказала ей, что случилось в мечети. Голос отца все еще гремел во мне.
— Он сказал мне: «Открой глаза!»
— «…и взгляни на правду», — добавила она, завершая стихи, которые он любил цитировать.
Она просто светилась радостью.
— Как чудесно, что он до сих пор настолько с тобой, — глаза ее затуманились, — и со мной тоже…
— Биби, он помог мне принять решение, — сказала я, зная, что она выслушает, если это будет от него. — Я прекращаю сигэ.
Несмотря на рассказанное мной, она была потрясена.
— Что? И разрушишь наше будущее?!
— Он не будет всегда хотеть меня, биби. Однажды ему наскучит и он найдет другую.
— Ну и почему бы не получать деньги, покуда его внимание не иссякло?
— Из-за родителей Нахид. Теперь они нас презирают. Ясно дали это понять, отменив заказ на ковер.
Матушка вздохнула:
— У мужчины должны быть сигэ. Они приучаются нести это бремя.
Я помолчала.
— Ты говоришь совсем как Гордийе.
Матушка оскорбленно отпрянула.
— Кое-чего ты не знаешь, — мягко добавила я. — В нашу последнюю встречу с Нахид она грозилась повредить любому ребенку, которого я понесу. Могу ли я жить с этим страхом?
Моя мать также прекрасно понимала, что во власти Нахид устроить такое.
— Вот скорпиониха, — сказала она. — Я всегда задумывалась, а в самом ли деле она тебе подруга?
— Знаю, — ответила я. — Ты была права. Но что же нам делать? — Матушка была в панике, увидев, насколько я серьезна. — Гордийе и Гостахам уже потрясены и несут серьезный убыток. Если ты оскорбишь Ферейдуна, они могу потерять даже больше. Что, если они рассердятся настолько, что вышвырнут нас?
В волосах матушки после смерти отца пробивалась седина, и морщины стали глубже. Ее слова ранили меня, потому что она любила меня больше всех. Когда отец умер, я стала ее единственной заботой и ее единственным утешением. Она опорожняла ради меня чашу своей жизни.
— Не обрекай нас на голод, — беспомощно попросила она, и я знала — она хочет, чтобы я отменила свое решение.
Я попыталась успокоить ее.
— Биби, ничего больше не изменится, — сказала я. — Так же буду здесь рабыней-ковровщицей и буду делать и продавать свои ковры.
— Ты сделала в деревне отличный ковер, а мы все равно почти голодали.
— Но теперь я знаю, как нанимать на работу других и как добиваться хорошей цены.
— Откуда? — спросила она. — Ты же не мужчина.
— Я могу найти мужчину, который поможет мне.
— Тебя обманут.
— Нет, если я найду доброго мужчину.
— Слишком опасно. Ковер нельзя есть.
— Но я отложу немного денег, и тогда у нас всегда что-то будет, даже если мои ковры не сразу продадутся.
Матушка застонала.
— Если бы твой отец был жив… Али, князь меж людьми, помоги нам, спаси нас, — начала она, призывая зятя пророка, что она всегда делала в тревоге и страхе. — Али, повелитель правоверных, молю о твоем благословении и защите…
Слушая ее молитву, я ощутила зуд раздражения. Матушка разочаровалась во мне и боялась признаться в этом даже себе. Будь я красавицей, я могла бы хорошо выйти замуж и уберечь ее от трудностей. Выдавая меня за Ферейдуна, она раскрыла свое отчаяние. Так как я не смогла принести достаточно, нам следовало брать сколько выйдет. Но я родилась с тем, чего моя матушка не ожидала. Мой дар ковровщицы и художницы прошел проверку в городе, и я удивила всех.
— Биби, — перебила я ее, — послушай. Мы не можем полагаться на других. Давай вместе сделаем нашу жизнь лучше. В сердце своем я верю, что именно этого хотел бы мой отец.
Матушка раздумывала несколько минут, потом прищелкнула языком.
— Совсем нет, — сказала она. — Он хотел, чтобы ты вышла замуж по-хорошему, а я мирно жила с тобой, обнимая внуков.
— Но я не вышла замуж по-хорошему, — сердито ответила я. — И чья в том вина?
Это было мое оружие, и я им воспользовалась.
Матушка покаянно дотронулась до моих щек.
— Ну хорошо, — сказала она, явно сдаваясь. — Ты ведь теперь взрослая женщина.
По ее ответу было ясно, что решение за мной. Я мысленно помолилась за отца — этим вечером он был моим союзником.
— Но я соглашусь с твоим решением прекратить сигэ, — продолжала матушка, — только если ты сделаешь одну вещь. В следующий раз, когда Ферейдун тебя призовет, скажи ему, что ты его любишь и желаешь, и спроси его: он хотя бы думал взять тебя в жены?
При мысли об этом я ощутила унижение. А меня он не хотел бы спросить? Кто я такая — просить богатого мужчину о постоянной связи?
— Женись он на тебе, наша жизнь стала бы сахарной, — заключила матушка. — Это единственное, в чем мы можем быть уверенными.
Я вздохнула.
— А ты не думаешь, что, если бы он этого хотел, давно уже предложил бы?
— Как ты сказала, нам надо пользоваться любой возможностью подсластить нашу жизнь.
Она была права. Я говорила себе то же.
— Сделаю, как ты сказала, — ответила я, хотя моя женская гордость корчилась от боли при одной этой мысли.
Хотя Ферейдун не получил от нас ответа на свое предложение, через несколько дней он прислал за мной. Он так жаждал увидеть меня, что отослал всех слуг до того, как мы поели, и принялся ловить мое ухо зубами. Я не чувствовала себя влюбленной, но решила изобразить, что хочу дать ему наслаждение. Вспомнив, как Гордийе заставляет Гостахама выполнять ее желания, я стонала в его объятьих громче обычного, потому что хотела, чтобы он был в хорошем настроении, когда я с ним заговорю.
Мы снова оделись, и слуги принесли еду. Когда мы поужинали, он задумчиво прилег с бокалом вина в одной руке и трубкой в другой. Я притворилась ищущей что-то.
— А музыки сегодня не будет? — спросила я, ожидая услышать, что случилось с мальчиком.
— Сегодня нет, — равнодушно ответил Ферейдун.
Словно для того, чтобы предупредить дальнейшие расспросы, он повернулся ко мне и умелой рукой развязал мой пояс.
— Недавно я получил интересные новости… — выдохнул он мне в ухо.
— И какие?
— Нахид сказала мне, что ее родители отменили заказ на наш свадебный дар — ковер, — сказал он. — Почему — не объяснила.
