Отсюда виконт осмотрел широкую, приподнятую над землей площадку, шедшую вдоль задней стены цеха. На дальнем ее конце застыл выжидающий Чернышев. Фигура полковника почти полностью скрывалась в тени десятков массивных глиняных сливных труб фута по четыре в длину, вертикально выставленных на помосте. В небе вспыхнул зазубренный зигзаг молнии, и Себастьян заметил блеснувший в руке противника стилет. Вокруг лил дождь, наполняя воздух запахом мокрой глины.
Высвободив из потайных ножен в голенище свой кинжал, Девлин спрыгнул на край площадки. От его приземления ближайший ряд труб пошатнулся, и виконт услужливо подтолкнул их сильнее.
Те медленно накренились, опрокидывая собой второй ряд, затем третий, пока все множество труб не повалилось, как костяшки домино, раскатистым крещендо звенящей, бьющейся вдребезги керамики. Стремительно обернувшийся Чернышев увидел, что на него рушится громыхающий вал, и спрыгнул с помоста во двор.
Себастьян, сжимая нож, приземлился на корточки в нескольких шагах от противника. Проделав изящный пируэт, русский дипломат вытянул стилет, словно шпагу, и согнул левую руку, принимая классическую стойку.
– Что ж, – осклабился он, – вот мы и на месте.
– Вы, судя по всему, фехтуете? – обронил Себастьян.
– С детства, – Чернышев поиграл кистью. – А вы, как я слышал, служили в кавалерии. Жаль, сабелька ваша коротковата.
– Как и ваша шпага, – съязвил Девлин.
– Что верно, то верно.
Противники настороженно кружили друг против друга. Они были равны по силе, почти одинакового роста и сложения, оба хорошо обучены воинскому искусству. Но их клинки сильно различались. Стилет русского являл собой колющее оружие без режущих кромок, в то время как кинжал виконта имел остро заточенное по краям, но значительно меньшее по длине лезвие.
Чернышев атаковал первым, сделав выпад, словно фехтовальщик шпагой, целясь острием Девлину в сердце.
Себастьян ушел от удара, слегка уклонившись вправо. Подошвы сапог скользили на покрытых грязью булыжниках мощеного двора. В тяжелых тучах, нависших над береговой линией, плясали молнии, вокруг барабанил дождь.
– Кажется, преимущество на моей стороне, – заметил полковник. – Знаете, вам ведь не следует драться со мной. Разве вам не зазорно оставлять мисс Джарвис на тягостном вдовьем положении прежде, чем защитите ее своим именем?
– И что, мне просто отойти в сторону?
– Почему бы и нет?
Вдалеке грянул гром.
– Я уже сказал, почему нет, – отрезал Себастьян.
Чернышев, состроив гримасу, сделал еще один выпад. Виконт опять скользнул вправо. Повторяющееся движение было намеренным – он настраивал соперника на требуемый лад.
Полковник снова ринулся вперед, ожидая, что Девлин и в третий раз увильнет в ту же сторону. Но на этот раз вместо того, чтобы уклониться, Себастьян устремился навстречу противнику. Такой трюк использовали в драках уличные бойцы. Захватив левой рукой правую кисть Чернышева, виконт дернул его на себя и вонзил кинжал русскому под ребра, направляя острие к сердцу.
Увидев, как распахнулись от изумления глаза Чернышева, Девлин отступил. Полковник рухнул на колени, прижал руки к груди и повалился лицом вперед.
– Вот тебе твоя чертова неприкосновенность, – бросил Себастьян, вытирая с лица дождевые капли.
Четверг, 30 июля 1812 года
Часовня архиепископского дворца в Ламбете была небольшой, но изящной: устремленные ввысь остроконечные окна, выложенный плитами из черного и белого мрамора пол, ажурная каменная отделка, которая, казалось, впитала в себя благоухание воскуряемого здесь в течение пяти веков ладана.
Лорд Чарльз Джарвис остановился на пороге, сжимая в ладони табакерку и хмуро супя брови. Нарочито медленно он кивнул человеку, которого весь свет знал как отца жениха. Гендон ответил едва заметным поклоном. Ни один из вельмож не улыбнулся.
Из-за скоропалительности бракосочетания список гостей неминуемо оказался коротким. Единственная единокровная сестра Девлина, леди Уилкокс, по-видимому, решила не приходить – если ее вообще приглашали. Однако грозная герцогиня Клейборн присутствовала и в своем красновато-коричневом атласном наряде и высоком тюрбане с пером выглядела устрашающе. В числе гостей также были сомнительного происхождения ирландский хирург на деревянной ноге и – подумать только! – магистрат с Боу-стрит.
Почтить церемонию своим появлением соизволила единственная здравствующая бабушка невесты, сварливая престарелая леди Джарвис, а также обе безмозглые баронские сестры. Эта троица держалась вместе, вульгарно тараща любопытные глаза и перешептываясь за веерами. Джарвису пришло в голову, что единственной из разношерстной компании, кто и вправду радовался предстоящей свадьбе, была мать невесты, его полоумная супруга, стоявшая с идиотски восторженным лицом. А еще барон задавался вопросом, скольким из присутствующих известна – если, конечно, известна – истинная причина столь поспешно устроенного брака.
Правда станет очевидной довольно скоро.
Джарвис посмотрел на дочь. Та выглядела необычайно прелестной в платье из белого шелка с высокой талией и маленькими рукавами-фонариками, расшитыми узором из крохотных букетиков голубых роз. Геро всегда обладала безупречным вкусом. Глубокое круглое декольте, отделанное кружевом, переходило в треугольный, изящно присборенный вырез на спине, а по верхнему краю подола над широким кружевным воланом был вышит ряд чуть более крупных букетов. Русые волосы, завитые в мягкие локоны, очаровательно обрамляли лицо. Наряд украшала только нитка жемчуга с сапфировой подвеской – свадебный подарок, пару минут назад застегнутый Девлином на шее невесты. Джарвис заметил, как от прикосновения будущего супруга Геро слегка порозовела.
Подобной реакции барон не ожидал.
Он перевел взгляд на жениха, который теперь стоял у алтаря и, склонив голову набок, приглушенно беседовал с архиепископом. Виконт выглядел непринужденным и удивительно спокойным, хотя Джарвис заметил, что графу Гендону Девлин не более чем кивнул.
Между собою жених и будущий тесть обменялись самыми холодными из неулыбчивых поклонов – и только.
Барон щелчком открыл табакерку, поднес к носу понюшку, резко вдохнул, затем с треском захлопнул безделушку и запихнул в карман. Подойдя к дочери, он предложил ей руку:
– Готова?
Геро положила обтянутую перчаткой ладонь на согнутый локоть отца. На какое-то мгновение ее взгляд метнулся к высокому молодому мужчине у алтаря. Затем она перевела глаза на Джарвиса и удивила могущественного родителя, одарив его ободряющей улыбкой:
