Генри встретился с ней глазами. И ждал. Когда затянется петля.
– Я понимаю, почему ты полагаешь, что твои лондонские друзья тебя покинут, но с чего ты взял, что Радульф поступит так же? Я понимаю, почему тебя бросят женщины, с которыми ты делил постель. Вряд ли они любили тебя, а ты – их. Но как ты мог подумать, что и я отвернусь от тебя, когда узнаю правду? Жаль, что ты не рассказал мне ее сразу, как только догадался, кто такой Жан-Поль. Я понимаю, почему ты хотел все забыть. Но, не рассказав мне, ты позволил Жан-Полю направить на нас свою ненависть. Узнай я правду раньше, Раф был бы теперь с нами. – Она замолчала и после короткого раздумья продолжила: – Впрочем, Агета все равно видела бы в Алфрике подходящего для меня мужа, будь он даже о двух головах. Все же ты должен был поведать мне правду. Наверно, поэтому ты настаивал, чтобы я стала твоей женой? Чтобы спасти меня? Хотя верил, что возненавижу тебя, когда правда выплывет наружу? О, Генри, какой же ты глупый! Но все равно замечательный!
– Но, Дженова, я не мог позволить Болдессару причинить тебе зло.
Дженова ощутила дурноту. Он пытался спасти ее. Как пытался, судя по его рассказу, спасти все те несчастные души, хотя еще сам был мальчишкой. Ребенком. Представив в подобном месте Рафа, Дженова содрогнулась. Она вспомнила, каким был Генри в ту пору детства, когда они дружили. Веселым, красивым. Как можно было отобрать все это, извратить, испоганить?
– Ты понимаешь? – В глазах у Генри светилась такая боль, что сердце ее болезненно сжалось. – Ты понимаешь, что я тебе сказал?
– Да, Генри, понимаю. Я знаю, о чем ты говоришь и чего боишься. Но ты был не такой, как они. Ты был ребенком, одиноким, напуганным. Ты делал то, что тебе приказывали, чтобы выжить.
Дженова сжала его руку, но теперь она лежала в ее ладони неподвижная и безжизненная. Тогда она взяла его вторую руку и, придвинувшись к нему, положила его голову себе на плечо.
Как могла она так ошибаться в этом мужчине? Думать, что он недостаточно о ней заботится? Он слишком сильно переживал за нее и, получив глубокую рану, держал при себе свою боль. Он никого не подпускал к себе на близкое расстояние, не давая возможности понять или хотя бы частично снять тяжесть с его души.
До нынешнего момента.
– Генри, – прошептала Дженова, – о мой дорогой Генри! Помнишь, когда мы были маленькими, ты спросил меня, целовалась ли я с кем-нибудь? Я ответила «нет». Тогда ты сказал, что будешь первый, кто меня поцелует. Мы лежали с тобой среди цветов на лугу, Под ясным голубым небом и целовались. Мы целовались очень-очень долго. Я до сих пор с радостью вспоминаю об этом. В тяжелые моменты жизни я всегда вспоминаю о тебе. Пожалуйста, позволь мне тебя утешить. Разреши хоть немного рассеять тьму в твоей душе, моя нежнейшая любовь.
Генрих шевельнулся, но она не дала ему возможности заговорить. Наверняка он, как обычно, откажет себе в утешении, потому что считает, что не заслужил его. Генрих, готовый пожертвовать всем, что имеет, готовый ее защитить. Генрих, который положил бы за нее и Рафа жизнь, хотя был уверен, что его снова бросят. Как могла она не знать этого?
– Я в ужасе от того, что произошло с тобой. Я бы собственными руками убила этого негодяя. Этого изувера. Генри, если бы мы спросили у жителей деревни мнение по этому поводу, они бы рыдали от благодарности. Не знаю, что скажет король, меня это не интересует. Ты мой друг, мой старейший друг, и я никогда не отвергну тебя. Никогда.
Он уткнулся лицом ей в грудь, и она почувствовала, как содрогаются его плечи. Он беззвучно рыдал. Дженова крепко обняла его и поцеловала в лоб.
Где-то плакал ребенок.
Плач разбудил Рону. Он доносился из комнаты над ней. Уж не сон ли это? Нет, ведь она уже проснулась.
Но в замке Хиллдаун нет детей. Кто же в таком случае плачет?
Рона поднялась и, дрожа, набросила на ночную сорочку накидку, надела домашние туфли и направилась к двери. Дверь без труда открылась, и Рона с облегчением вздохнула. Жан-Поль грозился запереть ее, но не выполнил угрозы. Вероятно, решил, что сломил Рону; она не покидала своих покоев с момента возвращения из «Черного пса».
Рейнард, наверно, в растерянности ломал голову, куда она пропала.
Остался ли он ждать ее в башне Адера или пожал плечами и ушел? Может, он и не рассчитывал, может, не верил тому, что она говорила?
Рона прикусила губу. Возможно, так было бы лучше для него. Она была слабой. Все же ей хотелось, чтобы у него сохранилось о ней хорошее мнение. Чтобы он не думал, что она обманула его, одурачила, ввела в заблуждение фальшивыми слезами и печальными историями.
Но почему бы и нет? Она не раз проделывала это с другими мужчинами. Наверно, Рейнард решил, что он один из многих. Откуда было ему знать, что он один, единственный…
По мере того как Рона поднималась по ступенькам, плач становился громче. Сквозь стреловидную прорезь окна в стене внутрь проникал морозный воздух, и в холодном небе мерцали звезды. Они давали достаточно света, чтобы она могла различать дорогу. Поднявшись выше, Рона остановилась перед дверью. Дверь была заложена на засов.
Это помещение обычно использовали как кладовку, а также селили туда неудобных гостей. Оно было тесным и находилось в стороне, куда большей частью никто не заглядывал. Роне показалось странным, что теперь там кто-то находился. Да еще с ребенком. Она также знала, что в последние недели гости в замок Хиллдаун не наведывались. Только старые приятели отца. Естественно, никто в здравом уме не поместил бы туда ребенка!
Чтобы отодвинуть засов, ей пришлось напрячься. Он с лязгом поддался. Плач тут же прекратился. Рона почти физически ощутила, как существо по другую сторону двери замерло, прислушиваясь.
– Здесь есть кто-нибудь? – спросила она тихо, берясь за ручку.
Дверь с неожиданной легкостью поддалась.
И на нее набросилось маленькое дикое создание, угодив с размаху ей в живот. От шока и боли Рона вскрикнула. Обхватив ребенка руками, она какое-то время боролась с ним. Везение оказалось на ее стороне, ибо ей удалось повалить его на пол, упасть на него и придавить весом своего тела.
Существо сопротивлялось. Ворчало. Но вскоре перестало сопротивляться. Тяжело дыша, Рона ощупала своего пленника и нашла лицо. Это был ребенок. Ребенок с копной темных волос и мокрым от слез бледным лицом. Он громко засопел, когда Рона слегка выпрямилась и подтащила его к свету, пробивавшемуся сквозь стреловидную прорезь в стене. Светлая кожа, темные ресницы и волосы, огромные глаза.
Они удивленно уставились друг на друга в полумраке.
– Леди Рона? Вы пришли меня освободить?
Это был Раф, сын леди Дженовы. У Роны екнуло сердце. Она сразу поняла, что произошло. Ребенка доставил сюда шпион Жан-Поля в Ганлингорне, и теперь они планировали использовать его в своем коварном плане. Угрожая сыну Дженовы, они подчинят ее своей воле, и лорд Генрих не сможет их остановить.
