Гарри наверняка уже заметил, что она исчезла. Даже если она пробыла без сознания всего несколько минут, он должен был заметить ее отсутствие. Она ведь заперта в этой комнате как минимум час.
Но поймет ли он, что делать? Конечно, когда-то он был солдатом, но здесь ведь не поле битвы с явными, четко обозначенными врагами. И если она до сих пор находится в резиденции посла, как ему удастся опросить людей? Слуги в большинстве своем говорят только по-русски. Гарри, конечно, знает, как произнести «пожалуйста» и «спасибо» по-португальски, но здесь это не очень-то ему поможет.
Ей придется спасаться самостоятельно, или, по крайней мере, постараться как можно больше облегчить спасителям их работу.
Она скинула ноги с кровати и села, задушив жалость к себе. Она не может торчать тут и бездействовать.
Возможно, ей удастся что-то сделать со своими путами. Оливия была связана туго, но не слишком, веревки не впивались в кожу. Может быть, ей удастся дотянуться руками до лодыжек? Пожалуй, это будет весьма затруднительно, ведь придется наклоняться назад, но попробовать все же стоит.
Она легла на бок и попыталась согнуть ноги и подтянуть их к спине… выше… выше…
Уф. Получилось. Оказывается, она связана не веревкой, а полоской ткани, завязанной в необычайно тугой узел. Она застонала. Такую штуку гораздо проще разрезать, чем развязать.
У нее никогда не доставало терпения на подобные вещи. Как и на ненавистное вышивание, как и на заброшенные уроки…
Если у нее получится развязать этот узел, она выучит французский. Нет. Она выучит русский! Это ведь еще труднее.
Если у нее получится развязать этот узел, она дочитает «Мисс Баттеруорт и безумного барона». Более того, она найдет книжку про загадочного полковника и прочтет ее тоже.
Она станет писать больше писем, причем не только Миранде. Она начнет сама разносить благотворительные корзины, а не только паковать их. Она, черт возьми, начнет завершать начатое.
Все начатое.
Ведь невозможно же, чтобы она, влюбившись в сэра Гарри Валентайна, не вышла за него замуж.
Совершенно невозможно.
Когда Алексей опрокинул вторую рюмку водки, Гарри ничего не сказал. Промолчал он, и когда Алексей опрокинул третью и даже четвертую — ту, что он вообще-то налил для Гарри. Но когда принц потянулся за бутылкой, чтобы налить себе в пятый раз…
— Хватит, — рявкнул Гарри.
Алексей слегка удивился.
— Прошу прощения?
— Не пейте больше.
Теперь принц был крайне изумлен.
— Вы говорите мне, пить или не пить?
Рука Гарри непроизвольно сжалась в твердый, напряженный кулак.
— Я говорю, что если для спасения Оливии понадобится ваша помощь, я не хочу, чтобы вы брели по залу, шатаясь и блюя.
— Могу вас заверить, я никогда не шатаюсь. И не… что такое «блюя»?
— Поставьте бутылку.
Алексей и не думал слушаться.
— Бутылку. На. Место.
— Вы забываете, кто я.
— Я никогда ничего не забываю. Стоит взять это на заметку.
Алексей смотрел на него в полном ошеломлении.
— Бред какой!
Гарри встал.
— Не стоит меня провоцировать.
Алексей секунду смотрел на него, а потом снова повернулся к бутылке и рюмке у себя в руках. И начал наливать.
Перед глазами у Гарри поплыл красный туман.
Он, дьявол раздери, впервые в своей чертовой жизни видел этот чертов цвет, но готов был поклясться, что мир вокруг него окрасился в какой-то новый, пылающий оттенок. В ушах зазвенело, их заложило, будто он только что вскарабкался на вершину горы. Он совершенно потерял контроль. Надо всем. Тело перестало подчиняться воле, а разум совершенно ничего не предпринимал, чтобы все это прекратить. Словно живое ядро, Гарри врезался в принца, и они рухнули на стол. Затем свалились на пол, и сверху на них выплеснулась водка.
От тяжелого запаха спиртного Гарри чуть не вырвало. Водка пропитала одежду и ужасно холодила кожу.
Но его это не остановило. Ничто не могло его остановить. Гарри ничего не мог сказать, в голове не осталось ни единой мысли. Впервые в жизни у него не было слов. Вообще ничего не было, кроме ярости. Она бурлила и пульсировала в нем, и когда Гарри поднял кулак, чтобы впечатать его принцу в физиономию, он смог издать лишь бешенный рев. И…
— Прекратите!!!
Владимир ловко вклинился в потасовку, стащил Гарри с Алексея и отбросил к противоположной стене.
— Что вы, черт побери, делаете?
— Он сбрендил, — прохрипел Алексей, потирая горло.
Гарри лишь дышал, тяжело и гневно.
— Замолчите, — прервал Владимир. И смерил Гарри взглядом, будто ожидая, что тот его прервет. — Вы, оба. Слушайте меня. — Он шагнул вперед и наткнулся ногой на бутылку. Она прокатилась через комнату, расплескивая остатки водки. Владимир с отвращением хмыкнул, но не стал отвлекаться на замечания. Укоризненно взглянув на обоих мужчин, он продолжил: — Я обследовал здание и считаю, что леди Оливия все еще здесь.
— Почему ты так думаешь? — спросил Гарри.
— У всех дверей стоит охрана.
— Во время бала?
Владимир пожал плечами.
— Здесь есть, что охранять.
Гарри ждал продолжения, но Владимир ничего не добавил. Видит Бог, это все равно, что говорить с Уинтропом. До этой минуты Гарри даже не представлял, насколько ему все это ненавистно: эти их расплывчатые ответы и фразочки типа «у нас свои приемы».
— Ни один из охранников не видел, как она покидает здание, — продолжил Владимир. — Единственная дверь, через которую леди Оливия могла выйти незамеченной — это главный вход, там, где проводится прием.
— На бал она не вернулась, — заметил Гарри и уточнил: — Оливия пошла в дамскую комнату, но не вернулась в зал.
— Ты уверен?
Он резко кивнул.
— Да.
— Тогда нам надо исходить из того, что она до сих пор в здании. Мы не знаем, добралась ли она до дамской комнаты.
— Добралась, — прервал Гарри. Он чувствовал себя полным идиотом, что не упомянул об этом раньше. — Некоторое время она точно находилась в дамской комнате. Там Оливию видела ее подруга.
— Что за подруга? — спросил Владимир.
Гарри покачал головой.
— Я не помню ее имени. Но она вряд ли сможет рассказать что-то полезное. Она ушла оттуда раньше Оливии.
— Возможно, она что-нибудь заметила. Найди ее, — приказал Владимир. — Доставь ко мне. Я ее допрошу.
— Плохая идея, — ответил Гарри. — Разве что ты готов ее после этого запереть. Она не сможет хранить секрет, даже если от этого будет зависеть ее собственная жизнь, что уж говорить о чужой.
