— Абсолютно ничем. — Она чувствовала только раздражение, потому так быстро вскочила с кровати, что он едва не упал. — Я намерена одеться и немедленно вернуться в свою комнату. Полагаю, мы должны спать в разных комнатах, лишь так я смогу заснуть.
— Постыдись, Джина. Разве не ты уверяла меня, что непременно будешь делить спальню с маркизом?
— И я совершенно уверена, что Себастьян никому не мешает во сне! — выкрикнула она, надевая платье. — Не мог бы ты выглянуть в коридор? Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел, как я выхожу из твоей спальни.
Кэм надел брюки, на секунду задумался и тихо спросил:
— Почему?
— Что «почему»? Вряд ли тебе нужно объяснять причину.
— Мне интересны твои аргументы.
— Наш брак аннулирован три дня назад, пусть даже мы не знали об этом. Следовательно, мы больше не являемся супругами.
— Звучит так, словно ты сожалеешь, что мы осуществили наши брачные отношения.
— Нет. А ты? — Она избегала смотреть ему в глаза.
— С чего бы мне сожалеть? — грубо и лениво спросил он.
Джина проглотила комок в горле. Очевидно, Кэм собирается выполнить свой план, о котором говорил в бальном зале: они продолжают свои отношения, как если бы ничего и не случилось, и будут делить постель во время его приездов в Англию.
— Ты не получишь свободу, — заявила она.
— Свободу?
— Если ты считаешь, что мы действительно женаты, ты не можешь вернуться в Грецию.
— Нет?
— Нет. — Голос у нее почти задрожал, но она справилась. — Если мы женаты, то должны жить вместе.
— Греция — мой дом.
— Гертон тоже. Если ты намерен жить в Греции, хорошо, — сказала она и быстро прибавила: — Я поставлю Финкботла в известность, что я не скомпрометирована.
— Я не люблю шантаж, моя герцогиня.
— Я не собираюсь тебя шантажировать. Я просто думаю…
— Ты просто думаешь, что я подлец, который, получив удовольствие — и лишив жену невинности, — спокойно уплывает в Грецию, будто ничего не произошло.
Она снова проглотила комок.
— А я считаю, что я скомпрометирован, — твердо сказал он. — Скомпрометирован этим положением и моей страстью к тебе. Я не из тех, кто пренебрегает своими обязанностями. Но ты этому не веришь, не так ли? — Его голос звучал раздраженно. — В конце концов, ты очень легко поверила, что я воспроизведу твое тело в розовом мраморе и продам его для установки на бульваре.
— Я не хотела тебя обидеть. Я думала, ты будешь делать мою скульптуру, потому что… это твоя работа.
— Ты совершенно права, — с гневом сказал он. — Я делаю скульптуры обнаженных женщин и этим зарабатываю на жизнь. Более того, я работаю в Греции. А ты герцогиня и живешь в Англии. Два несовместимых факта, не правда ли? Тебе не нужен муж, который занимается столь позорным для себя делом. А я, Джина, не перестану создавать обнаженных женщин. Это моя работа. Стивен не смог остановить меня, не сможешь и ты.
Она нахмурилась:
— Я не просила тебя бросать свою работу.
— Если я оставлю свой дом в Греции, буду жить в Гертоне, проектировать мосты без нимф и превращусь в герцога-филантропа, когда же мне заниматься неприличной скульптурой?
— Я не подумала об этом.
— А тебе и незачем думать. Я сам все понимаю. Идеальный муж в твоем представлении — это чопорный Боннингтон. Но из меня не сделаешь Боннингтона, тщетные попытки. Земля никогда не превратится в золото, Джина. Ты должна это признать и решить, собираешься ли ты продолжить наш брак. Возможно, и к лучшему, что мы не скомпрометированы, твой маркиз еще ждет тебя.
— Он меня по крайней мере любит! Да, любит! — почти выкрикнула она. — Себастьян не храпит и живет в Англии. — Как она ни крепилась, у нее все же выступили слезы. — Ты хочешь оставить меня в Гертоне, вернуться к своей любовнице и…
— Марисса не моя любовница, — прервал ее Кэм.
— Я уверена, что на острове у тебя есть любовница, — ответила Джина.
Он собрался возразить, но вспомнил про Беллу, хотя ее и нельзя было назвать любовницей в полном смысле этого слова.
— Возможно, у Себастьяна тоже будет любовница. Но я по крайней мере не узнаю о ней. — Мысль, что Кэм будет спать с другой женщиной, причинила ей такую боль, словно ее ударили ножом в сердце. — Я этого не вынесу… я не могу… я не хочу…
— Ты не хочешь выходить за меня, — закончил Кэм. В данных обстоятельствах его голос звучал на удивление спокойно.
Джина опустила голову и зарыдала. Кэм оделся, подошел к жене, погладил по волосаы.
— Ты должна решить сама. Если хочешь выйти за маркиза, тебе нет нужды думать обо мне. Я вернусь в Грецию. Документы о разводе на столе. Вы с Боннингтоном можете пожениться сегодня вечером, если ты хочешь именно этого.
Кэм надел плащ, висевший у двери.
— Я, с твоего разрешения, поеду в Лондон и поговорю с Раунтоном. Думаю, солиситор заслуживает выговора за свою дерзость, как ты считаешь?
Он даже не счел нужным спорить с ней.
— Я бы предпочла сделать ему выговор за задержку Финкботлом наших бумаг о разводе.
Глаза герцога были темными и спокойными.
— Никто не знает, что произошло в бассейне, Джина. Ты вправе сообщить Боннингтону, что он может немедленно воспользоваться своим разрешением на брак.
Сердце у нее заныло от ужаса и горя.
— Кэм…
Но тот уже покинул спальню, и она выскочила в коридор.
— Камден! — Но муж был почти в самом конце коридора, и она крикнула: — Вернись!
Герцог обернулся.
— Чего ты еще хочешь? — с яростью спросил он. — Что я могу тебе дать?
Стоять в коридоре больше не имело смысла, но Джина стояла до тех пор, пока не стихли шаги герцога.
Глава 33
В которой инициатива солиситора подвергается осуждению
— Вы написали моей жене это письмо? Вы, мой солиситор, шантажировали герцогиню и отослали письмо леди Крэнборн? Вы что, спятили?
— Не думаю, — ответил Раунтон. — Но письмо действительно написал я.
Кэм с недоверием уставился на Раунтона.
— Трудно поверить, что вы, уважаемый адвокат, личный солиситор моего отца, прибегли к столь бесчестным средствам. И ради чего? Чтобы я имел сына и продолжил род Гертонов? Но вам-то что до этого?
Лишь по тому, как Раунтон вертел в руках карманные часы, можно было понять, что слова герцога произвели на него впечатление.
— Мне это кажется вполне разумной линией поведения.
— Разумной? — повысил голос Кэм. — Похоже, вы переняли недостойный образ действия у моего отца. Но когда он вынудил меня жениться, это одно… — Угрожающее выражение на его лице заставило Раунтона вжаться в спинку кресла. — Если вы скажете, что выполняли указания моего отца, я убью вас.
— Нет. После того как вы покинули Англию, он, насколько мне известно, ни разу не упоминал вашего имени.
