— Гэвин…
— Знаешь, что после пожара владелец рулетки, который взял меня к себе, несколько раз обращался к моему драгоценному папаше? Что он сообщал его треклятому высочеству, что я совсем один на свете и мне не помешает небольшая помощь? И что Принни не обратил на это никого внимания? Он боялся, что, дав мне денег, тем самым признает, что между нами существует связь. — Гэвину казалось, что гнев, как кислота, разъедает желудок. — А этот подонок не собирался сознаваться в том, что гнусно оболгал мою мать. Нет, гораздо проще было не замечать положения мальчика, про которого он точно знал, что это его сын, проще было позволить негодяям смешивать с грязью имя его матери, довести ее до того, что она отказалась от своего ребенка, чтобы хоть немного облегчить его участь.
Теперь сердце Кристабель переполнялось жалостью. Она отвела глаза, чтобы не видеть искаженного страданием лица Гэвина, а он продолжал так же горячо и гневно:
— Ты видела ее, детка. Ты не можешь не понимать, сколько ей пришлось выстрадать. Ты знаешь, как она получила эти ожоги?
— Я знаю, что она спасала тебя, — прошептала Кристабель.
— Да. Поздно ночью она вернулась с какой-то жалкой работы, которую ей удалось найти. Когда она услышала, что я остался в горящем доме, то обмотала лицо мокрой скатертью и бросилась внутрь. Я спал, и она не смогла разбудить меня.
Скатерти не хватило бы на двоих, и тогда мама замотала в нее меня и вытащила из дома, пробиваясь через огонь. — Гэвин закашлялся, словно поперхнулся гарью. — И за эту жертву она получила месяцы, полные боли и страданий. Эта боль и сейчас не оставляет ее.
Гэвин зло скрипнул зубами, пытаясь побороть невольно выступившие на глаза слезы. Он никогда не давал им волю, не собирался делать этого и сейчас. Он должен быть таким же сильным, как его мать в ту страшную ночь. Сжав руки в кулаки, он опять повернулся к Кристабель:
— Если бы не его чертово высочество, она жила бы в хорошем кирпичном доме, в приличном районе, где пожары не случаются раз в неделю. Я не оставался бы один дома, пока она занималась тяжелой и грязной работой. Он заслуживает наказания зато, что сделал с моей матерью, и я позабочусь, чтобы он его не избежал.
— Но твоя мать не хочет никого наказывать, — несмело возразила Кристабель. — Если в ее сердце и была ненависть, она давно прошла. И тебе надо примириться со своим прошлым. Месть в этом деле плохой помощник.
— Как я могу забыть о мести, если каждый раз, когда я гляжу на мамино лицо, я…
— Она счастлива сейчас, Гэвин. Разве ты не видишь этого? Неужели то, что ты собираешься сделать, сможет облегчить твою жизнь? А твой братья? Как я понимаю, у них совсем другие отношения с принцем, и вряд ли они обрадуются тому, что ты лишишь его возможности стать королем.
— Если не обрадуются, то напрасно, — огрызнулся Берн.
— А я? — прошептала Кристабель. — Ты же знаешь, как я к этому отношусь. Как бы я тебя ни любила, я не смогу спокойно стоять рядом и наблюдать, как ты разрушаешь все, что мне дорого.
Ну вот. Это слово сказано. Оно повисло между ними в воздухе, то ли маня, то ли пугая Гэвина. С другими женщинами оно всегда служило сигналом того, что пора расставаться, пока приятная интрижка не превратилась в постылую обязанность. Но на этот раз оно прозвучало как приглашение к новой жизни — такой, о которой раньше ему, Гэвину, никогда не приходилось даже мечтать. И о которой, кажется, он начал мечтать сейчас.
Гэвин все-таки испугался. Потому что в этой новой жизни ему придется стать другим человеком. Жениться на Кристабель — это одно. Это разумный и даже полезный поступок. Но любить ее? Боже милостивый…
— Не говори этого, — хрипло потребовал он. Кристабель побледнела.
— Чего? Что я люблю тебя? Я не могу изменить этого. Это правда.
— Нет! — Пребывая почти в панике, Гэвин старался не смотреть на Кристабель. — Это не любовь, ты обманываешь себя. Ты познакомилась с моей матерью и решила, что я благородный, добрый и еще черт знает какой. Это не так. Я сумел выжить и выбиться из бедности только благодаря тому, что вовремя избавился от совести и от сердца.
— Но сейчас в этом уже нет необходимости. Твои дела идут хорошо, у тебя есть друзья и семья…
— Но это уже сделано. И я не могу вновь обрести то, чего лишился, Кристабель. Если ты сможешь жить с… существом без сердца и совести, у нас может получиться вполне благополучный брак. Но если ты хочешь большего, я не смогу тебе этого дать. Я человек, у которого нет души, помнишь?
— Я в это не верю. — Взяв Гэвина за подбородок, Кристабель заставила его повернуться лицом к себе. — Я видела, что ты добр к слуге и милосерден к мошеннику и как ты защищаешь тех, кого любишь. У тебя есть душа, я точно это знаю.
Во взгляде Кристабель было столько нежности и любви, что Гэвин едва не поддался искушению. Но чтобы оправдать ее веру, ему придется отказаться от мести. Он не может этого сделать! Просто не может!
— Думай что хочешь, но я-то знаю, что ты обманываешь себя. — Берн отвел глаза в сторону и глухо добавил: — Никогда раньше я не позволял разговорам о любви сбить себя с толку. Не собираюсь делать этого и сейчас.
Кристабель застонала словно от боли, и Гэвин едва не пожалел о сказанном, но, если они хотят, чтобы у них было будущее, она должна понимать, с кем имеет дело.
— Ты опубликуешь письма, если сможешь их найти? — прошептала Кристабель.
— Я, несомненно, использую их против Принни.
— Я не могу этого допустить, — произнесла Кристабель совсем несчастным голосом. — Значит, с этого момента наши пути расходятся.
— Что ты хочешь этим сказать? — настороженно спросил Гэвин.
— Я стану искать письма одна. И я не могу больше… делить с тобой постель.
Гэвин почувствовал приступ необузданной злости.
— Мои любовницы неоднократно пытались манипулировать мной, отказывая в ласках. Но из этого ничего не получалось, моя милая, и сейчас не получится.
— Я не пытаюсь манипулировать. — Обида, звучащая в голосе Кристабель, болью отозвалась в сердце Гэвина. — Я просто хочу сказать, что не смогу спокойно находиться рядом и наблюдать, как ты будешь воевать со всем миром. А это значит, что я не смогу делить с тобой постель. Это будет слишком больно.
— Прекрасно! — рявкнул Гэвин и с силой застучал в стенку: — Кучер! Остановите карету!
— Что ты собираешься делать? — спросила встревоженная Кристабель.
Карета резко остановилась, и Гэвин распахнул дверь.
— Раз ты не можешь выносить моего присутствия, — прошипел он, — думаю, мне стоит проделать остальной путь наверху, рядом с кучером. — Он выскочил из кареты и, придержав дверцу рукой, добавил: — Желаю успеха в самостоятельных поисках. Вернее сказать, желаю найти письма раньше, чем я. Потому что я намерен получить их так или иначе.
