— Я надеялась, что не пропущу момента, когда вы вернетесь и у нас будет возможность поболтать, — словно прочитав ее мысли, заговорила Дженни. — Мой младшенький угомонился и спит, постояльцев нет, так что никто нам не помешает.
— А о чем вы хотели поговорить? — спросила Mapa, в то время как Дженни разливала кофе.
— Прежде всего я хочу сказать, что предпочитаю называть вас по фамилии не потому, что вы актриса и работаете в «Эльдорадо», — прямо глядя Маре в глаза, заявила Дженни. Она говорила сбивчиво и то и дело краснела, но взгляд девушки при этом становился все более теплым. — Признаюсь, что, когда вы впервые переступили порог моего дома, я была о вас не лучшего мнения.
— Могу себе представить, — заметила та с усмешкой, отпивая при этом из чашки кофе.
— Отчасти я вам завидовала, — продолжала Дженни, оглядывая элегантную фигуру собеседницы, затянутую в приталенный бархатный жакет, вырез которого обнажал белоснежный кружевной воротничок, и уныло переводя взгляд на подол своего простого шерстяного платья и клетчатый передник. — Вы так красивы и одеваетесь роскошно. Я никогда не могла себе позволить так выглядеть. Тогда-то я и решила, что у вас, наверное, много ухажеров, щедрых на подарки, и вы не отличаетесь строгим нравом. Но за все время, пока вы живете у меня, я ни разу не видела вас с мужчиной ― до сегодняшнего дня, — поспешно поправилась Дженни, вспомнив белокурого верзилу, провожавшего Мару до двери.
— Очень милый человек, — улыбнулась Mapa. — Этот добродушный гигант спас меня сегодня на улице от парочки нахальных пьяниц. Он сказал, что его зовут Швед.
— Даже с моим приданым, состоящим из трех рыжих макушек и сопливых носов, я регулярно получаю по нескольку предложений руки и сердца, стоит только выйти из дому, — понимающе кивнула Дженни. — Для тех женщин, которые действительно заняты поисками мужа, лучшего места, чем этот город, не найти. А для нас, ищущих спокойной жизни, преобладание мужского населения просто наказание Господне. Уж не говоря о том, что мужчинам надо, чтобы кто-то стирал им белье и готовил еду. Вы знаете, что многие из них вынуждены посылать грязные сорочки в прачечные за тридевять земель, в том числе в Китай? — Mapa подумала в этот момент о своем брате. Наверное, тем мужчинам, которые так же не приспособлены к жизни, как Брендан, и вправду приходится здесь очень туго. Она при всем желании не могла представить себе брата, готовящего еду или стирающего рубашки. — Поначалу я отнеслась к вам с предубеждением, мисс О'Флинн, и прошу вас простить меня, — продолжала Дженни. — Судя по тому, как вы воспитываете своего малыша, вы очень добрый и отзывчивый человек. Вы очень его любите, и это видно. Надеюсь, что он подружится с моими сыновьями. Давайте и мы будем друзьями.
— Мне бы этого очень хотелось, — ответила Mapa. — Но не ждите от меня слишком многого и не приписывайте тех качеств, которыми я не обладаю. Не стоит меня идеализировать, Дженни. Тем более что я натворила в жизни достаточно ошибок.
— В прошлом каждого человека есть эпизоды, которые он хочет вычеркнуть из памяти, — тихо вымолвила Дженни и в ее глазах промелькнула грусть.
— Мой брат Брендан любит говорить: «На плече у меня сидит дьявол, так что нечего меня винить». Мы ирландцы.
— Боюсь, что для меня подобного оправдания не существует. Впрочем, нет. Единственный раз в жизни меня попутал бес, когда я уступила своему мужу Джону, заболевшему «золотой лихорадкой», и приехала с ним сюда, — призналась Дженни. — Помню, я ушам своим не поверила, когда он пришел и сказал, что продал нашу ферму. Мы жили в Огайо по соседству с его родителями. Дела на ферме шли неплохо, жаловаться не приходилось. Но Джону всегда хотелось большего, он мечтал разбогатеть. Работа на ферме не сулила огромных барышей, но жили мы в достатке и были счастливы…
— Вы овдовели? — осторожно поинтересовалась Mapa. Дженни кивнула, опустив голову и забросив прядь волос за ухо.
— Да, я одна уже почти год. Смешно, как быстро человек теряет счет времени, если перестает чего-то ждать от будущего. Он просто проживает каждый новый день по привычке. — Она отпила кофе и продолжила уже не так печально: — Значит, вы из Ирландии? Вам пришлось огибать мыс Горн? Говорят, это страшное место, там погибло немало людей. Однако нет ничего хуже, чем пересекать континент по суше, уж вы мне поверьте. Мы с Джоном добирались сюда именно так. У нас был фургон и несколько волов, мы присоединились к каравану на реке Миссури. — Дженни с улыбкой покачала головой, вспоминая путешествие. — В этом фургоне были все наши пожитки, включая мебель. Я везла с собой бабушкино ореховое трюмо, но оно пошло на растопку костра через месяц. Практически всю мебель пришлось сжечь, поскольку ночи стояли холодные. В мае мы оставили позади Иову и двинулись в путь по пустыне, рассчитывая перебраться через горный хребет до снегопадов, если будем делать по шестнадцать миль в день. Никому не хотелось повторить судьбу Доннера и его команды, попавшей в снежную ловушку на перевале еще в сорок шестом. Мы поднимались с рассветом, наскоро готовили завтрак и доедали его уже на колесах, стремясь не тратить времени даром. Для того чтобы сделать привал и смыть пыль с лица, требовалось веское основание, например, переправа через реку или колодец, где пополнялся запас питьевой воды. Над нами постоянно висела угроза нападения индейцев, но ураганы и болезни доставляли нам куда больше неприятностей. Однажды разразилась такая буря с ливнем и громом, что мы целый день не могли тронуться с места, поскольку из-за пелены дождя ничего не видели и боялись сбиться с пути. Когда дождь кончился, уровень воды в реке, через которую нам предстояло переправиться вброд, поднялся. Несколько фургонов на моих глазах смыло течением, и они разбились о камни. Я считаю, нам с Джоном повезло, что мы добрались сюда живыми и здоровыми. А сколько народу полегло, когда началась эпидемия холеры! Случалось, за ночь умирало по двадцать человек, и на месте стоянки мы оставляли свежую могилу. А что поделать? Ведь у нас не было доктора. — Дженни помолчала минуту и продолжила с горькой усмешкой: — Я помню, как мы радовались, когда перевалили через первые горы, не осознавая еще, что нам предстоит не одна неделя пути по пустыне, пересеченной многочисленными хребтами. Тогда-то и началось самое страшное. Мы стали терять фургоны один за другим. Изнуренные животные еле волочили ноги, а когда совсем выбивались из сил, отставали и падали на землю. Их приходилось пристреливать. Но мы не могли повернуть обратно, дорога назад была заказана, поскольку возвращаться было некуда. Многие утратили надежду на то, что мы когда-нибудь выберемся из этой пустыни. Она представляла собой жуткое зрелище: до горизонта, куда ни кинешь взор, желтый песок, из которого торчат останки фургонов, выбеленные солнцем кости животных, повсюду могилы с наспех сколоченными деревянными крестами — я до сих пор вздрагиваю при воспоминании об этом. Сколько было счастья, когда мы с Джоном и трое наших малышей благополучно добрались до Калифорнии! — Дженни прервала свой рассказ, заметив, что чашка Мары опустела, и поспешила подлить еще кофе.
