— Наверное, это была очень глупая затея?
— Нет, — не согласилась Сара, переводя дыхание и заглянув ему в глаза. — Очень даже замечательная!
Каким все-таки удивительным человеком был Фолкнер. При всем своем положении и могуществе, он не постеснялся раскрыть перед ней свою самую потаенную мечту. Совершить с ней прогулку по Темзе, ясным солнечным днем, — такое непритязательное желание. И в то же время такое далекое от того, чем они обычно занимались.
А сейчас они мокрые насквозь.
— Что ж, прекрасно, — сказала Сара, немного успокоившись. — Однако нужно что-то предпринять.
Одежда, развешанная по кустам, действительно сохла гораздо быстрее. Место у реки было тихое и уединенное. Страсть подкралась к ним так незаметно. Они оказались застигнутыми врасплох. Слившись в объятиях, они упали на мягкую землю, кажется, давно уже поджидавшую их.
День клонился к вечеру, когда они, наконец-то, добрались до пристани. Сара осталась на улице, прячась за домом лодочника. Ей не хотелось попадаться кому-нибудь на глаза в таком растерзанном виде. Фолкнер отправился возмещать убытки за утопленную лодку. Наконец, он показался в дверях и, увидев, как Сара пугливо выглядывает из-за угла, не смог не расхохотаться. Впрочем, она тоже не сдержалась. Они оба буквально заходились от хохота, пока возвращались в карете к его дому.
Криспин проявил чудеса снисходительности. Странно, чем дольше он был знаком с Сарой, тем ярче проявлялось в нем это качество. Но он многому научился благодаря ей.
— Сэр, вы будете ужинать дома? — поинтересовался он, даже не глядя в их сторону. А они стояли посреди мраморной прихожей, которая сияла чистотой, помятые и пахнущие водой Темзы.
— Нет, — ответил Фолкнер. — Мы поужинаем где-нибудь в городе.
— Мы, неужели? — спросила Сара, когда они поднимались по лестнице. — А где?
— В раю, — ответил он и больше не добавил ни слова, несмотря на ее настоятельное любопытство.
Позже, намного позже нежели они собирались — не будь она столь настойчива, а он отзывчив, — они спустились вниз помытые и в чистой одежде. У входа их уже поджидала карета. Фолкнер усадил Сару, а сам, перед тем, как сесть рядом с ней, о чем-то быстро и тихо переговорил с кучером.
— Ну, теперь, — спросила она, когда карета покатила по городу, — ты скажешь мне, куда мы направляемся?
— В Воксхолл, — ответил он и увидел, как ее глаза засияли от восторга.
Разумеется, Сара слышала о Воксхолле. Да и какой человек, считающий себя персоной утонченного вкуса, о нем не слышал? Но Саре и в голову не могло прийти, что она побывает там. Удивительный сад, разбитый неподалеку от Лондона, явно был порождением искушенной фантазии.
Между тщательно ухоженными лужайками вились гравийные дорожки. Вдоль дорожек горели разноцветные фонари, столь многочисленные, что ночь становилась светлой, как день.
По дорожкам неспешно прогуливались разнаряженные мужчины и дамы. Иногда они искали себе уединение позади весьма удобно расположенных деревьев. Тут были и настоящие аристократы, и мастера или же мастерицы притворства. В Воксхолле происхождение не имело существенной разницы.
Сара вышла из кареты, опираясь на руку Фолкнера, и огляделась по сторонам с нескрываемым изумлением и восторгом. Оркестр на эстраде играл веселые мелодии. Сновали разносчики, предлагая всевозможные безделушки и модные мелочи. Жонглеры показывали свое искусство. Маги заклинали. Здесь были певцы и клоуны, мимы и кукольники. Куда ни посмотришь, сплошные чудеса и увеселения.
— Ну как, нравится? — спросил Фолкнер.
— Да-да, разумеется, — легкомысленным тоном отозвалась она.
Фолкнер посмотрел на нее с досадой, она заметила это и рассмеялась.
— Это самое замечательное место из того, что мне доводилось когда-либо увидеть.
— Есть и другие замечательные места, — сказал он, когда они прогуливались по дорожке. — Например, в Париже какой-то совершенно особенный свет, делающий этот город незабываемым. Венеция может показаться немного мрачноватой, но тем не менее в ней есть присущая только ей радость, которая сметает все печали на свете. А Рим? Кажется, там абсолютно невозможно ни от кого ничего добиться, но чувствуешь себя превосходно.
— Ты так много путешествовал, — сказала Сара, и, как она ни старалась, не смогла скрыть грусти, прозвучавшей в голосе. Мир был широк и огромен, а ее собственная часть в нем до обидного мала.
— И ты бы могла, — спокойно сказал он. — Мы могли бы вместе.
У нее пересохло в горле. Она, казалось, не могла вымолвить ни слова. Все было словно сон — прекрасный, незабываемый. И мимолетный. Она так безоглядно любила этого человека. Она твердо пообещала себе, что не навлечет на него никаких несчастий. Как объяснить ему все это?
Он ждал от нее решения, а она ничего не могла ему обещать. Ее выручила музыка. Она заглушила их разговор, принимающий неожиданно серьезный оборот. Музыка поманила их за собой, словно пообещав, что сию минуту остальной мир может для них не существовать. Сара схватила Фолкнера за руку и потащила за собой в водоворот музыки и огней.
Деревенские жители, конечно же, ведут более разумный образ жизни. К полуночи все пребывают в постелях. Пусть себе бодрствуют совы и полевые мыши. Но все нормальные существа с наступлением ночи должны спать. Даже в самые лунные ночи тьма оставалась непроглядной. Там, в деревне, мало что изменилось в течение непрерывной череды столетий. Этого нельзя было сказать о Лондоне, а уж о Воксхолле и подавно. Вот где будущее казалось на удивление реальным. У Сары от восторга перехватило дыхание, когда в небо взлетела ракета и рассыпалась там ливнем алых огней, усеявших собой полнебосвода и отразившихся в пруду.
Люди радостно закричали. Они весело смеялись, оживленно переговаривались друг с другом. Громко играла музыка. Небо снова и снова взрывалось фейерверками. И ночь казалась блистательней дня.
Фолкнер прислонился к дереву, обняв Сару за талию. Они наблюдали за игрой огней в небе. Сара чувствовала его спокойное мерное дыхание, слышала ритмичное биение сердца. Она закрыла глаза, позволив себе сейчас быть с ним, только с ним. Если бы она могла… Если бы ей предоставилась возможность, она заплатила бы сколь угодно высокую цену, лишь бы стоять рядом с ним, как сейчас, обретя в нем защиту от всех тревог и невзгод.
Однако она понимала, что не может себе позволить этого. Ни самые нежные слова, ни самые отчаянные поступки не могут изменить ее жизнь.
Наконец фейерверк закончился. Они отправились дальше по тенистым тропинкам. Толпа в парке постепенно редела, усталые и притихшие, люди расходились по домам.
