– Я не могу уложить ее в постель. Думаю, что нам придется вместе поднять ее. Она не в состоянии идти.
– Понимаю. Я дам ей что-нибудь выпить, чтобы она заснула.
Вместе они довели ее до постели. Глаза Беллы были полузакрыты, и она, казалось, не соображала, как они подняли ее на кровать и как Аманда укрыла ее.
– Я хочу выпить, – простонала Белла.
– Останьтесь с ней ненадолго, – сказал Хескет. – Я принесу ей снотворного.
Он вернулся с какой-то жидкостью в стакане, которую поднес к ее губам. Аманда была удивлена тому, как смиренно она ее выпила.
Они стояли по обе стороны кровати, глядя на нее. Через несколько минут Белла крепко заснула.
– Она проспит до утра, – сказал он. – Пусть спит, пока сама не проснется. Вам не трудно будет сказать это прислуге?
Аманда кивнула и заметила, каким усталым он выглядел, когда они вышли от Беллы и стояли вместе в коридоре.
– Сегодняшний вечер был настоящим испытанием, – сказал он.
– Боюсь, что так. Особенно для вас.
– Если бы я только смог удержать ее от пьянства.
– Неужели нельзя ничего сделать?
– Есть лечебницы, где пытаются от этого лечить. Но ей не хватит воли для этого, а воля тут необходима.
– Давно уже это с ней?
– С тех пор как вы здесь, вы могли видеть, что она пьет все больше. Еще год... я не решаюсь думать, что с ней будет.
– Мне очень жаль.
– Вы так добры, Аманда. О, простите. В мыслях я называю вас Амандой, и вот как-то оговорился.
– Это... это не имеет значения. Я могу лишь повторить, что очень сожалею. Надеюсь, дела поправятся. Ведь для вас это так мучительно.
– Стало значительно легче... после вашего прихода.
– Спокойной ночи, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.
– Спокойной ночи. – И когда она открывала свою дверь, то услышала, как он сказал: – Спокойной ночи... Аманда.
* * *
Лилит лежала в постели. Рядом с ней, на их двуспальной кровати лежал Сэм, а около кровати стояла колыбель малыша.
Была уже половина десятого, но они поднимались поздно, так как ложились далеко за полночь, лишь после того, как закрывался ресторан; естественно, им хотелось поспать.
Лей тихонько играл в колыбельке. Казалось, он понимал, что пока еще не должен будить родителей, и был полностью занят тем, что упорно старался засунуть свою правую ножку себе в рот.
Лилит, улыбаясь, наблюдала за ним. Какой он красивый! Весь в нее! На Сэма почти совсем не похож. Она слегка отодвинулась от Сэма, во сне выглядевшего грубее, чем обычно. На подушке, там, где прежде лежала его напомаженная голова со сдвинувшимся ночным колпаком, осталось темное пятно; он изредка похрапывал, а малыш при этом всякий раз оглядывался удивленно и весело.
Муж казался Лилит вульгарным, сын – прекрасным. Если бы только он родился в другом месте! Например, в доме на Уимпоул-стрит.
Вчера она застала Сэма с малышом, которого он поднимал высоко вверх, держал над головой и пел простоватую старинную песенку, что певал ему его отец. После рождения ребенка вульгарность Сэма стала особенно раздражать Лилит.
Старушка себе на житье добывала,
Горячей тресочкой она торговала.
Горячей тресочка была у старушки,
Но мерзли ее ножки, ручки и ушки.
И виски глотнуть для сугрева старушка
Решилась, купив, оп-оп, четвертушку.
Оп-оп, четвертушку, оп-оп, четвертушку.
Малыш смеялся и хватал Сэма за волосы. Вне всякого сомнения, малыш и Сэм, как говорил сам Сэм, жили душа в душу. Он будет учить его этим песням; он будет ему внушать, что для него нет другой жизни, кроме жизни при ресторане. А такая перспектива – не для джентльмена.
Лилит предвидела для себя много сражений – сражений за малыша. Сэм будет делать все возможное, чтобы превратить его в своего двойника; а она была полна решимости сделать из него джентльмена. И отступать от этого она не намерена.
Сэм пошевелился и вытянул руку, от которой она отстранилась. Встав с постели, она набросила халат и наклонилась над колыбелью малыша; он ухватился за протянутый ею палец и попытался взять его в рот, а она, глядя на эти крошечные пальчики, сомкнувшиеся вокруг ее пальца, ощутила в себе всепоглощающую любовь и твердую решимость.
Она наклонилась и обняла малютку, а он вывертывался и гукал, считая, что ему предлагают новую игру. Сэм всхрапнул, и малыш посмотрел в сторону кровати совершенно озадаченный.
– Ты не должен здесь находиться, мой красавчик, – сказала Лилит. – Ты должен жить в отдельной хорошенькой комнатке... чтобы под ней не было ресторана.
«Если бы я решила уйти от Сэма, – подумала она, – то нашла бы этому причину». Она знала, что было между ним и Фан, когда она сама дохаживала последние недели. Она поняла выражение раскаяния и стыда на его лице, когда он приносил ей большие букеты цветов и выращенный в оранжерее виноград. «Тебя мучает совесть, Сэм?» – иронически спросила она.
Он пытался выглядеть ничего не понимающим, но обмануть ее ему не удалось. «Да я просто чувствую себя виноватым, что ты должна столько вытерпеть. Это как-то не совсем справедливо», – пробормотал он. Но она прекрасно его поняла.
Некоторые жены могли бы устроить сцену, выгнать Фан и высказать Сэму все, что они о нем думали, но не Лилит. У нее было чувство, что она дождется более важного момента. То, что муж изменил ей, тогда как она после замужества была ему верна, давало ей ощущение власти над ним.
Готовясь с малышом на утреннюю прогулку, она надела свой новый кринолин. Она всегда одевалась по последней моде, и Сэм это одобрял. Это способствовало бизнесу, давало людям понять, что они процветают. Она стояла у зеркала, поворачиваясь из стороны в сторону, и любовалась собой; ее талия выглядела более тонкой, чем когда бы то ни было, хотя и была затянута не так туго, как прежде. Это кринолин создавал такое впечатление. Из-под его оборок мелькала ее ножка, казавшаяся маленькой и изящной. На темные кудри она надела огромнейшую шляпу, темно-синюю с розовыми лентами, гармонировавшими с розовыми бантами на корсаже ее платья. Она выглядела не только модной, но и очень красивой.
Сэм смотрел, как она готовилась пойти погулять с малышом. Никогда в жизни не испытывал он такого чувства гордости.
Лилит сморщила носик: всюду в доме ощущался устоявшийся запах табачного дыма и спиртных напитков. От него некуда было деться; он смешивался с запахом пищи; и как мрачно выглядело здесь все в утреннем свете! А ведь дети привыкают к тем местам, где растут, и их уже не отвращает то, к чему они привыкли.
– Ты выглядишь просто роскошно, – сказал Сэм. – И он тоже.
Она не ответила, и Сэм склонился над коляской, взяв малютку за ручки. Он начал напевать «Горячие тресочки»:
