Негодяй прижал девушку к полу, но она продолжала извиваться, и попытки освободиться лишили ее остатка сил. Когда Минни снова поднесла ей ко рту ложку, Изабелла только крепко сжала губы.
Тогда женщина зажала ей нос.
– Как с тобой трудно! – бормотала она. – Я хочу, чтобы ты оставалась в этом доме, а я бы ухаживала за тобой как мать. Чего я всегда желала. Но ты не соглашалась, и Аврора тоже. Собиралась уехать с тобой, а меня бросить одну.
Мама?
Изабелла старалась ухватить ускользающую мысль. Глаза застилала чернота, от недостатка воздуха жгло в груди. Дольше выдержать она не могла и разжала губы.
Построенный из того же светлого камня, что и соседние дома, бордель выделялся в темноте. Портик с колоннами, три гранитные ступени ведут к скромной белой двери. Свет лишь в одном окне наверху.
Бывшая спальня Авроры.
Кто там сейчас?
Керн потянулся к медному молотку, но, передумав, нажал на ручку. Заперто.
– Войдем через черный ход, – предложил он.
Хатуэй мрачно кивнул и последовал за графом. Видимо, у него тоже появилось дурное предчувствие оттого, что в спальне Авроры горел свет. Неужели Минни опять в той комнате?
Скорее всего, это она учинила погром, разбросала вещи Авроры, а потом сделала вид, что на нее напали. Зачем? В дневнике не содержалось ничего порочащего эту женщину.
Может, она не искала дневник. Может, сама порезала себе руку, чтобы вернуть домой Изабеллу.
Несмотря на теплый вечер, Керн чувствовал озноб. Он не должен был оставлять Изабеллу в этом доме. Какой же он глупец, что выпустил ее из поля зрения! И теперь не успокоится, пока не заключит ее в свои объятия.
В конюшне полная тьма, в стойле фыркала лошадь, сырость от Прошедшего накануне дождя усиливала запах навоза.
Керн отворил дверь для слуг. Войдя, они с маркизом постояли, чтобы глаза привыкли к темноте неосвещенного коридора. Странно, в доме не ощущалось запаха готовящегося ужина, только мускусный запах борделя.
Неужели все отсюда ушли?
Граф начал подниматься по узенькой черной лестнице, медленно прокладывая путь в темноте. Все в порядке, ничего не случилось, Изабелла наверняка в спальне, видимо, уснула, поэтому не было света в окне. Или вместе с тетушками сидит в комнате Авроры, а они успокаивают ее в сердечном горе.
Однако рассуждения Керна не облегчали гнет дурного предчувствия. Теперь он никуда Изабеллу не отпустит. Женится на ней. А она пусть клянется чтить его и слушаться.
Хатуэй указал на закрытую дверь будуара Авроры, и граф приложил ухо к белой створке. Изнутри доносились приглушенные голоса, но дверь была заперта.
Изабелла выплюнула снадобье в лицо Минни.
Старая шлюха отскочила и краем передника начала протирать глаза.
– Неблагодарная девчонка, я желаю тебе добра.
Изабелла свернулась клубком на полу. Несмотря на ее сопротивление, часть настойки попала в желудок, и она понимала, что, когда опиум подействует, ее участь будет решена.
Диккенсон воспользуется ею по своему усмотрению, тетя Минни станет его поощрять, а у нее не хватит сил сопротивляться.
Оружие.
Изабелла оглядела комнату, но ничего подходящего не обнаружила. Тетя Минни все предусмотрела.
Догадка червем заползла в мозг девушки. Это Минни уничтожила мамины вещи, разорвала платья, разлила духи, опрокинула на столе чернильницу. Она ненавидела маму.
Она убила маму.
Страшная мысль оглушила Изабеллу. Тетя Минни хотела, чтобы она осталась, повторяла это снова и снова. А в дневнике мама писала, что собирается уехать с дочерью, а компаньонок оставить в борделе.
Мама боялась, что ее отравил кто-то из любовников. Но убийство не имело отношения к «Исповеди жрицы любви».
Оно произошло из-за того, что тетя Минни хотела удержать Изабеллу в борделе.
Сознание затуманилось. Опиум. Изабелла старалась не уснуть, сохранить ясность мысли, но теплая дымка окутала мозг-, все исчезло, осталось только смутное чувство опасности. Так хотелось спать, руки и ноги весили по сотне фунтов, внутри разгоралось желание. Джастин. Она хотела, чтобы он ее обнял. Девушка заметалась, ворсистый ковер царапал ее нежную кожу.
Издалека долетел голос Минни:
– Ну вот, дитя, похоже, ты глотнула достаточно, чтобы прийти в благостное расположение духа. Скоро ты поймешь, что это к лучшему.
– Посторонись. Она готова принять меня. Диккенсона.
Он возвышался над ней. Изабелла попыталась сосредоточить на нем взгляд, но его фигура раздвоилась. Не надо позволять до себя дотрагиваться.
– Неси ее на кровать, – приказала тетя Минни.
– За кого ты меня принимаешь, служанка?
– Делай, что тебе говорят. Я не позволю брать мою девочку на полу как суку.
Диккенсон с опаской подошел к Изабелле, словно ожидал, что она начнет драться. Но силы уже оставили ее, снадобье разлилось по жилам, лишило воли.
Диккенсон нагнулся, его холодные, потные руки вывели Изабеллу из дремы, и у нее вырвался крик ужаса:
– Не-е-ет!
Керн и Хатуэй шептались о том, что делать – стучать или нет, когда услышали за дверью вопль, который резанул графа, как осколок стекла. Изабелла!
– Отойдите! – приказал он маркизу.
Хатуэй едва успел отскочить, и Керн ударил плечом в белую створку. Деревянная панель застонала. Граф приналег, замок не выдержал, и дверь распахнулась.
Керн ворвался в будуар, за ним, не отставая, бежал маркиз. В комнате было темно и пусто, свет проникал из спальни.
Обезумев от страха, Керн молнией ворвался туда, и его глазам предстала леденящая душу картина.
У кровати с балдахином стоял голый по пояс Терренс Диккенсон, у изголовья суетилась Минни, гладила по волосам Изабеллу, что-то ворковала ей на ухо, а девушка неподвижно лежала с закрытыми глазами, облаченная лишь в тонкую белую рубашку, словно готовая к закланию жертва.
– Боже правый! – взорвался Хатуэй.
Кровавый туман ярости окутал графа, и, выкрикивая страшные проклятия, он бросился на Диккенсона. Тот проворно отскочил, но зацепился за стул и растянулся на ковре, протягивая вперед руку, чтобы остановить Керна.
– Я все объясню… меня втянула Минни… ничего не случилось… это ошибка…
– Ошибка? Черта с два!
Граф рванул Диккенсона с пола, кулак врезался ему в челюсть. Голова негодяя дернулась, глаза закрылись, и он, будто сломанная кукла, упал на пол.
Керн подошел к кровати. Минни попыталась закрыть собой Изабеллу, но маркиз, отстранив ее, завел ей руки за спину.
– О! – завопила она. – Как вы обращаетесь с моей рукой?
– Так же, как с ней будут обращаться в Ньюгейтской тюрьме!
– В Ньюгейте? По какому обвинению?
– По обвинению в убийстве Авроры Дарлинг, – безжалостно произнес маркиз.
