— Ты больна, Нэнси?
Ее губы дрогнули, дыхание стало коротким и частым. Ей хотелось поделиться с ним — облегчить свое непосильное бремя. Нэнси закрыла глаза и беспокойно облизала нижнюю губу кончиком языка. Но если она все расскажет, то лишит его счастья. Какова бы ни была его реакция, он в дальнейшем не сможет быть с ней естественным. Их отношения будут окрашены сознанием близкого конца. Он будет жалеть ее, чувствовать себя обязанным остаться с ней, даже если у него больше не будет желания. Пусть лучше будет так, как есть. Она уже научилась жить с этой ношей, однако ее болезнь явно прогрессирует. Она не имеет права перекладывать свою боль на плечи Рамона.
Открыв глаза, Нэнси нежно улыбнулась ему:
— Я немного устала, вот и все. Кровотечение из носа еще не конец света.
Она заметила, как смягчились жесткие складки на его скулах. Беспокойство в глазах спало.
— Мне очень хочется вернуться в танцевальный зал. Вызови, пожалуйста, Марию, чтобы я могла принять ванну и переодеться.
Он поднес ее руки к своим губам и поцеловал их, затем обнял ее с безграничной нежностью и прижал к себе.
— Я люблю вас, леди, — сказал он, прижимаясь теплыми губами к ее щеке.
Она повернула голову так, что их губы встретились.
— Я тоже очень люблю тебя, дорогой. Больше, чем ты можешь себе представить. — И, ощутив блаженство его поцелуя, она забыла обо всем на свете: о своей болезни, о Джеке, о Марии и даже о том, что ей надо принять ванну и переодеться.
Наконец Рамон неохотно сказал:
— Если мы хотим снова появиться на этом вечере, следует поторопиться. С другой стороны, если ты передумала…
Нэнси, смеясь, оттолкнула его, когда он склонил голову к ее груди и поцеловал ее.
— Нет, не передумала. Я присоединюсь к тебе в танцевальном зале минут через двадцать.
С глубоким вздохом Рамон отпустил ее и сказал угрожающе:
— Если ты не придешь точно через двадцать минут, я вернусь и запру здесь нас обоих до самого утра.
Нэнси засмеялась и подняла телефонную трубку, чтобы поговорить с Марией.
* * *
— Ты опоздала, — сказал он сурово, встретив ее на полпути в коридоре. — На пять минут и тридцать секунд.
Глаза Нэнси весело блестели, на щеках появился прежний румянец.
— Дорогой, ты выглядишь как ангел мщения, — сказала она и прильнула к нему всем телом, которое так тесно слилось с контурами его фигуры, словно они были созданы друг для друга.
Когда их губы наконец разомкнулись, Рамон сказал:
— Я только что навестил Зию. Она чувствует себя гораздо лучше. У нее есть новости. Сюда едет твой отец.
— Из-за Джека? — Ее веселое настроение сменилось ужасом.
— Нет. Кажется, он заказывал номер еще до прибытия сюда Джека.
Нэнси с облегчением вздохнула. Отец хотел поехать с ней на Мадейру, но подавил это желание. По-видимому, сейчас он уступил ему. Она нахмурилась. Когда он поддался искушению сопровождать ее, причиной явно было желание снова увидеть Зию. Он даже не подозревал, что здесь находится Рамон. Ведь она тогда решительно заявила, что Мадейра — последнее место на земле, где можно встретить Рамона. Нэнси улыбнулась и снова прижалась к нему.
— Полное собрание родственников, — сказала она сухо.
— Интересное сборище, — согласился Рамон. Они засмеялись, входя в заполненный гостями танцевальный зал, в то время как оркестр заиграл «Я схожу по тебе с ума».
— Рамон, дорогой! — Довольно миловидная матрона в голубовато-сером шелковом платье и с эгреткой из белых перьев в волосах остановила их. — Я слышала, что ты здесь, но отказывалась верить в это.
— Позволь представить тебе леди Пенелопу Лавеси, — сказал Рамон. — Пенелопа, Нэнси Ли О'Шогнесси.
Леди Лавеси протянула Нэнси руку. Ее лицо было знакомо Нэнси, но имя ни о чем не говорило. В знак наказания она похлопала Рамона по щеке закрытым веером.
— Ты нехороший мальчик. Помню, кто-то категорически заявлял, что не вернется сюда, пока не найдет девушку, на которой женится!
— Да, я так говорил и сдержал слово.
Леди Пенелопа была поражена.
— Я встретил ее, и сейчас она рядом со мной.
Леди Пенелопа сразу бросила взгляд на средний палец руки Нэнси. На нем блестело обручальное кольцо.
— Извините, — сказал Рамон и оставил леди Пенелопу, подойдя к индианке и Санни Закару. Нэнси почувствовала, как ее грудь сжалась, словно она была опоясана стальным обручем.
— Рамон…
— Великолепная музыка, — сказала индианка на прекрасном английском без всякого акцента.
— Рамон…
— Он ставит фильм «Екатерина Великая» с участием Гарбо…
— Рамон…
Наконец он услышал и с улыбкой повернулся к ней:
— Да, милая.
— Рамон, я никогда не говорила, что выйду замуж за тебя. Я не могу…
Наступила страшная тишина. Улыбка исчезла с его лица.
— Почему? — спросил он каким-то незнакомым голосом.
— Из-за Джека. Это погубит его карьеру.
Присутствующие начали на них поглядывать. Он с такой силой схватил ее за запястье, что она вскрикнула от боли.
— Кто из нас питает иллюзии? — спросил он сквозь стиснутые зубы. — Я или Камерон? — И, к изумлению гостей, он быстрой походкой направился прочь из зала, волоча за собой Нэнси, которая в своем узком атласном платье безуспешно пыталась приспособиться к его шагу.
— Рамон, пожалуйста…
Пианист сбился, исполняя «Голубую луну». Пальмы в горшках угрожающе качнулись, когда Рамон промчался мимо, а разодетая публика, увешанная драгоценностями и регалиями, поспешно расступилась перед ним.
— Рамон…
Раззолоченные двери танцевального зала закрылись за ними.
— Ну и ну! — послышался голос великой княгини, громко выражающей неодобрение. Затем пианист, опомнившись, кивнул испуганному ударнику, и оркестр, заглушая возбужденные голоса, заиграл танго.
Нэнси казалось, что Рамон вот-вот сломает ей руку.
— Рамон…
Он резко повернул ее к себе лицом, свирепо сдвинув брови. Его красивое лицо исказилось от злобы.
— Когда я предлагал тебе уехать вместе со мной, я имел в виду не легкое развлечение. Порезвиться месяц на солнышке, а затем вернуться, чтобы сменить партнера в постели. Я полагал, что высказался достаточно ясно по этому поводу. Мне давно уже претят такие игры.
— Да, но…
— Разумеется, я говорил только о себе. Мне и в голову не приходило, что ты можешь думать по-другому, что, однажды перешагнув через барьер напыщенности, лицемерия и скуки супружеской жизни, ты по-иному взглянула на будущее, в котором нашлось место не только мне, но и Васильеву, Голдингу и любому, кто в штанах, главное, чтобы он был поворотлив в постели.
