— Почему ты здесь? — сурово поинтересовался высокий индеец, не выказывая особенного восторга. — Почему ты не около мужа? — Онор покоробила его холодность, но Важенка ничуть не смутилась его вопросам.
— Важенка теперь одна. Дух Белого Ворона ушел к его предкам. Важенка вернулась к своему народу.
— Почему белая женщина пришла с моей дочерью? — Онор встретила его тяжелый взгляд. Важенка искренне улыбнулась ей, словно пытаясь поддержать и убедить, что все идет как надо.
— Это Тигровая Лилия, отец. Она жена Свирепого Волка, вождя гуронов.
Ей нужна помощь, и я сказала ей, что она найдет приют в нашей деревне.
— Ты привела в нашу деревню дочь наших врагов, жену нашего врага, — холодный бесстрастный голос парализовал Онор-Мари. Она уже поняла, что напрасно пошла с Важенкой, но отступать было некуда.
— Зоркий Орел привел ее. Разве мы не знаем Зоркого Орла? Он сказал: она жена моего друга, прими ее в свой дом, — настаивала Важенка, начиная заметно беспокоиться.
— Здесь нет Зоркого Орла. Зоркий Орел далеко. Дочь бледнолицых не войдет в наше племя. Я сказал.
После такой суровой отповеди Важенка залилась краской. Жалобно оглядываясь на Онор, она попыталась возразить:
— Она мне как сестра. Я дала ей обещание. Мы не можем так поступить с ней!
— Бледнолицые несли нам только зло. Они разрушили наш мир. Им нельзя верить. Никому из них. Одна из них не будет с нами. Я сказал. Пусть она уйдет.
— Но, отец!..
— Довольно, Важенка, не проси, — вмешалась Онор. — Не проси его. Я уйду. Я не хочу здесь оставаться. Хочу лишь сказать…Твой народ истребят, вождь. Твой маленький смелый народ исчезнет с лица земли. Потому что одной гордости и смелости мало, чтоб выжить. Еще нужно иметь сердце. А у тебя его нет. Прощай, вождь, и ты, Важенка.
— Лилия! Ты не можешь идти одна! — воскликнула Важенка. — Ты не найдешь дорогу! Постой!
— Найду. Я запомнила дорогу. Не волнуйся. Спасибо тебе, Важенка, я тебя не забуду, — она боялась, что сорвется и расплачется, и говорила короткими фразами, дававшими ей возможность глубоко вздохнуть после каждой, унимая сердцебиение.
Они с Важенкой обнялись напоследок.
— Ты должна взять немного еды в дорогу, — сказала Важенка. — Ты еле держишься на ногах!
— Я ничего не хочу брать.
— Не у них, Лилия! У меня. У меня-то ты можешь взять.
— Хорошо, Важенка.
Индианка собрала ей немного сушеного мяса. На земле, которую облюбовал Кантадьер как источник богатства, царил голод. Жителям деревни самим нечего было есть. Важенка заставила ее взять меховой плащ, и с этим Онор навсегда покинула индейский поселок.
Онор брела по заснеженной долине. Она была совсем одна, одна против всего мира — мира белых и индейцев, людей и зверей, одна против стихий и против судьбы. Она шла ниоткуда в туманное никуда, едва не падая от усталости, но все же переставляя ноги. Она верила — ей есть для чего жить.
У нее был ее Волк, с которым ее столь упорно разводила жизнь, и ее нерожденный ребенок, еще ни разу не вдохнувший в свои крошечные легкие свежий лесной ветер. Она не могла лишить его этого, не могла.
Она была уверена, что выживет и все переборет, и судьба, пораженная ее мужеством и ее верой, смирилась. Не один день проплутав по лесу, она вышлатаки на окраину городка. Полуживая, она кое-как дошла до трактира, и там привалившись к дверному косяку, чуть слышно постучала.
— Кто здесь? — неприятное широкое лицо хозяина трактира показалось в узкой щелке между стеной и дверью.
— Я ищу, где переночевать, — проговорила Онор, протягивая ему остатки своих капиталов, все, что нашлось в кошельке. Он придирчиво оглядел деньги.
— Немного.
— Мне только на ночь, — взмолилась она.
— Ладно.
Она без аппетита поужинала неудобоваримым варевом и побрела в маленькую комнатку, которую ей отвели. Там она забылась неспокойным сном, полным кошмаров. Утром ее обнаружили едва живой, терзаемой горячечным бредом. Ее измученный организм капитулировал перед болезнью.
Неделю Онор не вставая пролежала в горячке. Ее последние деньги, которые она отдала трактирщику, быстро вышли. Ее не выгнали вон только потому, что она лежала пластом, почти не приходя в себя. Но только она немного отошла, как обнаружила, что не может ни заплатить, ни выехать из трактира. У нее, еще недавно одной из богатейших женщин Франции, не было даже медной монеты. Трактирщик наседал на нее.
— Платите, — говорил он. — Вы занимали комнату, которую я мог сдать, моя жена носила вам еду и даже привела к вам доктора. Он оставил счет за визит и микстуру.
Напрасно она клялась, что вернет ему деньги.
— Здесь дикие места, где никому нельзя верить. Платите мне и уезжайте.
Иначе никак.
— Но у меня больше нет денег! Я не виновата, что так случилось.
Войдите же в мое положение.
— Мне, собственно, начихать на ваше положение, мадам. Коли у вас нет денег, заработайте их. Я могу сегодня же договориться с клиентом.
— Что?! — закричала она гневно. — Как вы смеете!
— И нечего строить из себя недотрогу, раз нет ни гроша.
— Если хотите, я могу поработать на кухне или подавать клиентам еду.
— У меня есть служанка и судомойка, и больше мне не надо. Так что соглашайтесь, пока я предлагаю. А то я могу и за шерифом послать.
— Да шлите хоть за Господом Богом! — взорвалась Онор. — Скотина.
— Не советую ссориться со мной. Пораскиньте мозгами. Я зайду позже, а вы думайте.
Она обессилено упала на подушку, чувствуя, что лихорадка возвращается к ней. Каждые час-два трактирщик заглядывал к ней, продолжая попытки шантажом выбить из нее согласие. Кормить ее перестали, и она лежала одна, запертая в комнатушке, похожей на тюремную камеру, голодная, испуганная и несчастная. Голова просто раскалывалась, и она прижималась лбом к прохладной подушке, ища облегчения. На третий день заключения трактирщик явился к ней с заискивающей улыбкой на толстых губах. Вместо привычных угроз, она услышала униженное:
— Как мадам нынче себя чувствует? Неплохо? К вам посетитель, мадам.
Она подскочила, ужаснувшись, что он решился без ее согласия продать ее одному из своих ничтожных посетителей. Но трактирщик ввел в комнату…
Антуана де Фурье, посланника короля. Он в смущении и страхе оглядел жалкую обстановку, саму Онор, бледную и похудевшую. Она всхлипнула и ринулась в его объятия.
— Онор-Мари, душа моя! Что с вами произошло? Я повсюду ищу вас.
Он искал ее! У нее потеплело на душе.
— Я… осталась без денег, застряла здесь, — она разрыдалась, и жалея себя, и радуясь, что все позади. — Этот негодяй не позволял мне уехать, пока я не расплачусь. Хоть деньгами, хоть собой.
