— После всего, что сделал с тобой Кайлин, ты еще по-прежнему считаешь его рыцарем в сияющих доспехах? — пренебрежительно осведомился Генри.
Дженна молча отвернулась.
Генри вздохнул и взял ее за руку.
— Дженна, давай снова станем друзьями. Я подожду, пока ты не охладеешь к Кайлину. Только не отворачивайся от меня. Почему бы тебе сегодня не уехать в Кердален? Мне было бы спокойнее знать, что ты там. Пусть ты не думаешь, что наш проигрыш будет сильным ударом для тебя, но я боюсь этого. А что касается пожара… знаешь, я действительно беспокоюсь.
— Не могу поверить этому, Генри, — с улыбкой ответила Дженна. — Ты просто хочешь, чтобы я была подальше от Ченса, верно?
— И ты осуждаешь меня за это? — ответил Генри.
— Я просто остаюсь здесь, Генри. Только и всего.
Генри понимал, что Дженна стала упряма, как никогда прежде, но, по крайней мере, он попытался образумить ее.
— Хорошо, Дженна. Поступай, как знаешь, Бог свидетель, ты делала так всегда.
Он вышел из комнаты. Глядя на закрывшуюся дверь, Дженна еще долго и печально размышляла, неужели Генри прав, и удивлялась, могут ли надежда и глупость идти рука об руку.
Шум с улицы не давал ей уснуть. Взглянув на часы, Дженна заметила, что время близится к полуночи. Сбросив одеяло, она подошла к окну. Главная улица была ярко освещена фонарями, и посреди нее танцевали пары. Завтра предстоял настоящий праздник, но, по-видимому, гости города не захотели ждать.
Чуть поодаль временный отряд полиции, собранный по случаю праздника, разнимал драчунов. Вероятно, рабочие двух железнодорожных компаний наконец решили выяснить отношения.
Мужчин растащили, и троих из них повели в участок.
Еще один странный звук привлек внимание Дженны. Она прислушалась и наконец различила слова песни:
«Эх, помним мы год шестьдесят восьмой
Красотки ходили за нами толпой.
Они и поныне в нас влюблены,
Но наши сердца не им отданы.
Виски, виски — голубое пламя,
Виски, виски — навсегда ты с нами!»
Это пение, больше напоминающее рев, приближалось. Дженна слышала стук каблуков по лестнице, ведущей на второй этаж гостиницы. На втором куплете песня оборвалась, послышался грохот, очевидно, оба исполнителя рухнули на ступеньки.
— Эй, я еще хочу жить, предатель!
Дженна сразу узнала акцент ирландца и звучный смех его спутника. Это были не кто иные, как упившиеся до полусмерти Ченс и Делани.
Они вновь принялись с пьяной старательностью выводить песню — от этого пения у Дженны по коже прошли мурашки. Она опасалась, что кто-нибудь пожалуется на беспорядки шерифу — это грозило тюремным заключением для Ченса и Делани. Решив, что тюрьма — не самое подходящее место для старшего инженера Биттеррутской компании, Дженна набросила шаль и вышла в освещенный коридор.
Одновременно в коридоре открылась еще одна дверь, и из нее высунулась Лили.
— Боже, что это за шум? — спросила она, увидев Дженну.
— Неприятно говорить, но это Ченс и Делани.
Вскоре оба мужчины одолели лестницу и повалились на пол коридора, запутавшись в ногах.
— Вечно ты падаешь, Кили. Ноги не держат, что ли?
— Кто бы говорил! Кто упал на этот раз — ты или я?
Делани повертел головой.
— Похоже, мы оба.
Ченсу наконец удалось встать, но ему стоило еще немалых усилий удержать равновесие. Он протянул руку Делани. Ирландец подал ему изуродованную руку, тут же отдернул ее, внимательно оглядел и подал другую.
— Вот моя рука, Кили. Забыл, с какой она стороны. Держись крепче, иначе свалишься.
Делани поднялся, мужчины обнялись, поддерживая друг друга, и побрели по коридору.
— Замечательная пара, — громко объявила Дженна.
Ченс и Делани остановились, подняли головы и уставились на Дженну и Лили.
— Чтоб я провалился, если это не наши цыпочки, — заметил Делани, и его голова вновь бессильно повисла. — В одних ночных рубашках. Поджидаете нас, красотки?
Лили взяла Делани за руку, пытаясь оттащить его от Ченса, и обнаружила, что не в состоянии удержать грузного ирландца. Она зашаталась, но сумела довести его до комнаты.
— Ложись спать, Бард. Поговорим, когда ты придешь в себя.
Делани не сопротивлялся. Когда дверь за ними закрылась, Дженна оказалась наедине с Ченсом. Он уставился на нее остекленевшими, налитыми кровью глазами. Казалось, им нечего сказать друг другу, но внезапно Ченс пробормотал:
— Кажется, они… в моей комнате. Наверное… она там останется, а я пойду в ее комнату…
Пол качался под ним, словно корабельная палуба в шторм, и Ченсу пришлось прижаться к стене. Он взялся за голову.
— Черт, сколько же я выпил… кажется, многовато…
— Зачем, Ченс? Ты ведь никогда не пил.
— Патерсон… и ты. Ты… была с ним. Я слышал, как вы говорили…
Дженна сжала губы.
— Вот именно — мы всего-навсего разговаривали. Он хотел, чтобы я уехала из Силвер-Бенд.
Значит, Ченс услышал голос Генри из ее комнаты и решил, что они занимаются любовью! Дженна улыбнулась. Ревность Ченса подняла ей настроение.
— Пойдем, я уложу тебя.
Обняв Ченса за пояс, Дженна повела его за собой — он, похоже, даже не заметил, что оказался в ее комнате. Он рухнул на постель, и Дженна стащила с него сапоги. Ченс заснул, не прошло и минуты.
Дженна сидела рядом, убирая со лба кольца черных волос. Глядя в лицо Ченсу, Дженна постепенно понимала, что значила для Ченса любовь к ней. Любовь к нему обошлась ей дороже, чем она рассчитывала, но вместе с тем принесла невыразимое наслаждение. Сблизившись с Ченсом, Дженна стала надеяться на лучшее в будущем, которое прежде представлялось ей унылым и однообразным.
Она хотела поверить его словам о любви, если бы Ченс решился повторить их вновь.
Соломон смотрел из окна, как танцуют на улицах люди. Их освещали фонари, над городом плыл дым пожара, напоминая туман. Играл наскоро собранный оркестр, но в музыку вплетались звуки из многочисленных салунов, создавая какофонию, на которую, по-видимому, не обращал внимания никто, кроме Соломона. Мужчины пировали в салунах, и женщины не отставали от них, наполняя стаканы пуншем.
Соломон вглядывался, надеясь заметить среди танцующих Лили, но не видел ее. Он уже не раз подумывал, может быть, все кончено между Лили и ирландцем. Соломон решил не вмешиваться в жизнь Лили, но, стоило ей лишь захотеть, он с радостью принял бы ее в объятия.
Вытащив из кармана платок, он вытер пот со лба. Жара не спадала даже после захода солнца. Для веселья было чересчур душно. Кроме того, старикам уже пора в постель.