— Я бы предложил тебе выпить, — со вздохом сказал Рейф, — но еще слишком рано.
Лучи утреннего солнца проникали сквозь тяжелые шторы. Тесс раздвинула шторы и выглянула во двор. Может быть, Лусиус приедет, чтобы взять ее с собой? Но его, конечно, не было и в помине, поэтому она присела на краешек кресла, до боли стиснув руки.
— Горе заставляет человека искать виноватого, — сказал Рейф, бросаясь в кресло и вытягивая ногу таким образом, чтобы пинком отправить на место вывалившееся из огня полено, не обращая при этом внимания на оставшееся на сапоге пятно сажи. — Когда умер мой брат, я более года не говорил никому ни одного доброго слова. После погребальной службы я неприлично обругал священника, заявив в самых грубых выражениях, что Питеру весь этот балаган очень не понравился бы. Я был сам на себя не похож.
День продолжался все в том же ключе. Как только Тесс входила в комнату, Имоджин прижималась к Аннабел, словно ища защиты. Взгляд, который Аннабел бросала на Тесс, однозначно говорил: «Нет».
Тесс выходила в коридор и шла навестить леди Клэрис. Клэрис, судя по всему, почти не реагировала на то, что говорилось в ее присутствии, и хотя она попросила Тесс почитать ей Библию, Тесс показалось, что она не слышала ни слова.
Потом Тесс снова заглянула к Имоджин и обнаружила, что ее держит в объятиях Рейф и она позволяет ему утешать себя, хотя он ей не нравился. Ведь это Имоджин называла его пьяницей, недотепой и лентяем. Однако как только к ней подходила Тесс, она застывала, переставала плакать и отвечала лишь «да» и «нет». И отводила взгляд в сторону. Если ее обнимала Тесс, а не Рейф или Аннабел, тело Имоджин буквально деревенело.
Наконец два дня спустя после смерти Дрейвена Тесс набралась храбрости и спросила Аннабел, в чем тут дело.
— Она считает тебя виноватой, — сказала Аннабел. Она сидела перед камином в комнате Тесс, понемногу отхлебывая из стакана бренди. Очевидно, пример Рейфа оказался заразительным.
— Она считает меня виноватой? — тупо повторила Тесс.
— Я тоже не вижу в этом логики.
Вид у Аннабел был измученный. Ее великолепная кремовая кожа побледнела, под глазами залегли темные круги. Имоджин плакала все ночи напролет, и Аннабел все время находилась рядом с ней.
— Почему она считает меня виноватой? — воскликнула Тесс.
— Потому что, когда это произошло, вы с ней спорили, — сказала Аннабел. — По крайней мере так говорит она. И она считает, что если бы в это время смотрела на скаковую дорожку, если бы заметила, что ее муж сел на этого дьявола в лошадином обличье…
— Она не смогла бы ничего сделать, — сказала ошеломленная Тесс. — Было уже слишком поздно что-то предпринимать.
— Я понимаю это, — сказала Аннабел, снова отхлебывая бренди. — Я говорила ей об этом. Мне кажется, — Аннабел с сочувствием взглянула на Тесс усталыми глазами, — что она не может справиться с чувством собственной вины.
— Какой вины? — прошептала Тесс. — Он сам решил сесть на эту лошадь. Хотя она взяла с него обещание не делать этого!
— Но разве он не сказал, что сделал это ради нее?
Тесс замерла. Он действительно говорил это в конюшне.
— Она его не так поняла!
— Она не может не думать об этом, — сказала Аннабел. — Мейтленд сказал, что хотел выиграть, чтобы у Имоджин был свой дом и чтобы ей больше не приходилось жить вместе с леди Клэрис. — Они замолчали. Тишину нарушило лишь с треском развалившееся на две половинки полено в камине. — Уж лучше бы он этого не говорил, — добавила Аннабел.
— Ах она бедняжка, — покачала головой Тесс. — Просто не верится. Ведь он не это имел в виду! Я присутствовала при этом и могла бы сказать ей…
— Нет! — резко сказала Аннабел. — Мне только что удалось уложить ее спать, она не спала две ночи. Прошу тебя, не буди ее!
— Но я должна сказать ей, — говорила Тесс, по лицу которой текли слезы. — Мейтленд ни в коем случае не хотел взваливать на нее вину. Он просто говорил, что любит ее больше, чем лошадей, вот и все!
— Я уверена, что так оно и было, — устало произнесла Аннабел. — Но сейчас она цепляется за твою надуманную вину как утопающий за соломинку. Прошу тебя, не отбирай у нее эту возможность.
Тесс начала всхлипывать.
— Как ты можешь требовать от меня такое? Она моя сестра, моя маленькая сестричка, и я ее люблю! Ради нее я могу сделать что угодно. Я хочу быть с ней, хочу помочь ей.
Аннабел в мгновение ока оказалась рядом с ней, обняла и принялась покачивать, чтобы успокоить. И тут Тесс сразу же почувствовала себя виноватой: не хватает Аннабел успокаивать еще одну рыдающую на ее плече сестру! Поэтому Тесс утерла слезы и спросила дрожащим голосом:
— Ты думаешь, мне следует уехать?
— Я думаю, тебе следует вернуться к мужу, — ответила Аннабел, целуя ее. — Имоджин в конце концов придет в себя. Сейчас ей трудно справиться с реальностью, и она ищет виноватого. А ты больше всего подходишь для этой роли. Она так зла на тебя…
— Зла на меня? — ушам своим не веря, переспросила Тесс. Аннабел кивнула.
— Это помогает ей не думать о том, как жить дальше. Мне кажется, она пока к этому не готова. Ты ей потребуешься потом, — сказала Аннабел. —А пока она видит в тебе виновницу несчастья, и это помогает ей выжить. Ты очень помогаешь ей уже тем, Тесс, что позволяешь злиться на себя.
Тесс горько вздохнула и смахнула слезинку.
— Но ты пришлешь за мной, если я ей буду нужна? Если ей что-нибудь потребуется? Если она передумает?
Аннабел снова кивнула.
— Рейф меня удивляет. Вчера он даже не вспомнил о бренди до самого позднего вечера.
— Надеюсь, ты не собираешься перенять его привычки? — спросила Тесс, искоса взглянув на бренди в руке Аннабел.
— Нет, — ответила, вздохнув, Аннабел и поднялась на ноги. — Я, пожалуй, схожу проверю, как там Имоджин. Кстати, леди Клэрис выходила сегодня из своей комнаты?
— Выходила. Мне кажется, было бы лучше, если бы она плакала. Но она не плачет и ничего не ест. Сегодня я всю вторую половину дня ей читала.
— Заезжай сюда перед похоронами. Может быть, к тому времени у Имоджин изменится настроение, — сказала на прощание Аннабел.
Тесс вернулась в свою спальню и расплакалась. Она хотела было отправиться в комнату Имоджин и потребовать, чтобы та с ней поговорила, но отказалась от этой мысли и поплакала еще немного. Где-то к полуночи, когда догорел камин, ее стала бить дрожь, которую она никак не могла унять.
Думая об Имоджин, она вспоминала о лорде Мейтленде, а вспоминая о нем, думала о Лусиусе.
В своем смятенном состоянии она решила, что должна немедленно увидеться со своим мужем. Тем более что он находился всего в часе езды от их дома. Набросив прямо на пеньюар накидку, она спустилась по лестнице и ничуть не удивилась, когда в вестибюле появился Бринкли — усталый, но, как всегда, подтянутый.
