Рис отчаянно цеплялся за карниз. Безуспешно. Его пальцы все быстрее скользили к краю.
И тут он заревел от боли — Беллами наступил на его правую руку, пригвоздив сапогом к земле. Слезы выступили на глазах Риса.
— Иисусе милостивый…
— Ну же, давайте, — прохрипел Беллами.
Рука, придавленная сапогом Беллами, ужасно болела, но по крайней мере больше не скользила. Напрягая мышцы рук и живота, Рис сумел подтянуться настолько, чтобы перекинуть ногу через край обрыва.
Еще несколько мучительных секунд — и вот он уже лежит на твердой почве, пытаясь отдышаться и глядя в яркое голубое небо. Живой.
— Ад и проклятие!.. — пропыхтел Беллами, плюхнувшись рядом на усеянную камнями траву. — Вот уж точно, Эшуорт, с вами не соскучишься.
Мизинец на правой руке Риса торчал под неестественным углом. Он уставился на него, ошеломленный знакомой болью.
— По-моему, вы сломали мне палец, Беллами.
— А по-моему, спас вам жизнь. И это — после того, как вы пнули меня в зад. Большое вам за это спасибо.
— Где Кора?
Беллами мотнул головой в сторону склона:
— Она растянула ногу. Кучер выглядит как сам дьявол, но выживет.
Рис сжал пострадавший мизинец большим и указательным пальцами другой руки и, стиснув зубы, резко дернул. После чего сделал глубокий вдох — и вправил палец. Острая боль резанула руку. Но он только поморщился.
Подняв глаза, Рис увидел Кору и кучера, хромавших по склону.
Кора шла очень медленно и осторожно. Посмотрела вниз, побледнела и отпрянула:
— Господи!..
Рис оглядел порванную одежду и исцарапанные руки кучера. Должно быть, тот свалился с козел.
— С вами все в порядке? — спросил он. — А с лошадьми?
— Все хорошо, милорд, — кивнул кучер.
— Черт возьми, что случилось?
— Постромки лопнули. Сначала правая, потом левая. Перекладина, которая держит пружины, ослабела. Вот экипаж и оторвался от упряжки.
— Это специально подстроено! — закричал Беллами. — Фаради был прав. Кто-то пытается меня убить. Может, и сам Фаради… Послал кого-то подрезать постромки, пока мы наслаждались чаем с печеньем.
— А может, постромки сами собой лопнули? Может, дело вовсе не в вас? — пробормотал Рис. Он не мог представить древнего слугу Фаради, ползавшего под экипажем с рашпилем или напильником.
Любопытство наконец одолело головокружение и тошноту, и Рис тоже глянул вниз. Обрыв был совершенно отвесным, а море челюстями скал жевало обломки того, что еще недавно было экипажем. Ни один человек не смог бы выжить после такого падения.
Неожиданно задохнувшись, Рис яростно дернул свой галстук. Только сейчас он стал осознавать то, что едва с ним не случилось.
— О Господи, я едва не погиб!
— Мы все едва не погибли, — усмехнулся Беллами.
— Да… но подобное впервые произошло со мной. — Рис почесал в затылке. — Конечно, я сотни раз был близок к смерти, но на этот раз действительно едва не погиб. Сам бы я не спасся.
— Принимаю это за выражение искренней благодарности, — съязвил Беллами. — Вы всегда так невежливы с теми, кто спасает вам жизнь?
Рис вспомнил о Мередит и поежился.
— Да, очевидно.
Кора показала на свой висок.
— У вас тут кровь, милорд.
Рис коснулся лба. Пальцы повлажнели. Все еще не в силах отдышаться, он потянулся к нагрудному карману, где лежал платок.
Но вместо этого пальцы наткнулись на две монеты странной формы. Он вытащил одну и уставился на нее. Тонкий медный диск с головой лошади на одной стороне и с хвостом — на другой. Жетон «Стад-клуба». Жетон Лео Чатуика.
— Беллами, голова или хвост? — спросил он.
— Вы о чем?
— Ставлю эксперимент. Только скажите, голова или хвост.
— Хвост. — Беллами пожал плечами.
Рис подбросил жетон, поймал и прихлопнул ладонью. А когда поднял ладонь, бросившийся в глаза лошадиный зад показался ему самой смешной вещью на свете. Смех рокотал в его груди. Лео всегда любил хорошую шутку.
— Вот этот жетон принадлежал Лео. — Он бросил жетон озадаченному Беллами, и тот ловко его поймал. — Теперь он ваш. Я проиграл.
Кто бы предположил? Во имя всего святого и грешного! Он проиграл! И похоже, его проклятая удачливость наконец исчерпала себя. Ему придется многому выучиться, в частности осторожности. Больше он не сможет идти по миру, подбрасывая монету, с одной стороны которой высечено «жизнь», а с другой — «смерть». Он сам станет строить свою судьбу.
И Рис точно знал, где и с кем будет ее строить.
В деревню они приехали ближе к вечеру — жалкая процессия на четырех упряжных лошадях без экипажа. Должно быть, со стороны зрелище было ужасное.
Деревенские жители высыпали из домов, чтобы понаблюдать, как Рис, Беллами, Кора и их несчастный кучер по одному въезжают во двор «Трех гончих».
Им пришлось остановиться на ночь в одной из придорожных гостиниц, хотя Рису не терпелось как можно скорее вернуться к Мередит. Упасть на колени, клясться в любви, молить о прощении за все. Правда, он так и не смог представить, какие нужны для этого слова. Что ж, главные три слова он знал, а в остальном понадеялся на вдохновение.
К тому же Кора, подвернувшая ногу, нуждалась в осмотре доктора, а остальным нужно было обработать бесчисленные порезы и ссадины. Кроме того, всем им требовались отдых, еда и седла. Поэтому Рис заставил себя терпеливо ждать.
Но теперь, когда они здесь, он не станет ждать ни минуты. Едва спешившись, Рис поспешил к гостинице. И тут же появился Гидеон Майлз, физиономия которого до сих пор представляла собой один огромный синяк. Кроме того, он прихрамывал. А выражение его лица было самым решительным. Очевидно, у него была вполне определенная цель.
Но Рис не имел к этой цели никакого отношения.
Майлз протиснулся мимо Риса и Беллами и бросился помогать их спутнице.
— Кора! — воскликнул он, схватив девушку в объятия и зарываясь лицом в ее волосы. — Кора, слава Богу, ты вернулась! Я проснулся, а тебя нет. Но у меня не хватило сил ехать за тобой… — Майлз крепко прижал ее к себе. — Мне не следовало отпускать тебя. И больше я тебя никуда не отпущу.
Рис громко фыркнул.
Майлз отстранился, разглядывая синяк на щеке Коры и порванный плащ.
— Что с тобой? — Он обратил взгляд на Риса и Беллами. — Если вы что-то с ней сделали, я вас убью!
— С чего это ты вдруг стал так беспокоиться о девушке? — проворчал Рис.
— Конечно, она мне небезразлична. И тут нет ничего удивительного. — Гидеон снова повернулся к Коре: — Я люблю тебя больше жизни. Я сказал бы это еще позавчера, если бы кое-кто не избил меня до полусмерти.
