— Да, говорила. Помнится, он спросил меня, не согласится ли Монтгомери продать ему это поместье, а я ответила, что твой муж переписал Роухемптон на тебя. Кроме того, я сказала, что ты просто влюблена в Роухемптон и не продашь его ни за какие деньги. Надеюсь, я в этом права.
— Да, конечно. Я никогда его не продам. Но Кав не предлагает купить у меня поместье. Он хочет заполучить его посредством шантажа.
— Шантажа? О чем ты, дорогая?
— Это долгая история, — ответила Велвет со вздохом.
— Что ж, времени у меня много, и я не отпущу тебя до тех пор, пока ты не расскажешь мне об этом во всех подробностях.
Кристин с предельным вниманием выслушала историю Велвет. Когда же та закончила свой рассказ, с искренним удивлением спросила:
— Ты что, действительно сказала ему, что он может выставить твой портрет для всеобщего обозрения в зале приемов? Боже, как жаль, что мне не довелось присутствовать при этом твоем заявлении!
— Я просто изображала уверенность в себе, — пробормотала Велвет. — На самом же деле ужасно нервничала. Наверное, я сделала это заявление только из-за Мэри Батлер. Мне бы очень хотелось, чтобы она отказалась после этого от обручения с ним.
— Мэри Батлер — дитя пятнадцати лет от роду и права голоса не имеет. Это уж Ормонд будет решать, кому отдать ее руку, а он отлично знает, что наследство Девонширов — одно из крупнейших в Англии, — сказала Кристин не допускающим возражений тоном. — Что же касается тебя, то мой внук и впрямь всегда очень хотел обладать тобой. А теперь, значит, у него в руках оказался твой портрет в виде обнаженной Венеры. А ты хочешь вернуть его, так?
— Да, конечно. Когда я узнала о портрете, мне показалось, что вокруг меня рушится мир. Но потом выяснилось, что я беременна, и вопрос портрета на фоне этого великого события потерял для меня былую остроту. И если разобраться, то теперь он почти не имеет для меня значения.
— Мужчины — ужасно корыстные. Особенно мужчины из рода Кавендиш. Это может сыграть нам на руку, если мы воспользуемся их тактикой. Если мне, к примеру, придет на ум шантажировать своего внука, то я не стану колебаться.
— Полагаете, это поможет, Кристин?
— Все, что мне надо сделать, — это пригрозить, что я воздержусь от подписания некоторых документов, связанных с передачей в его собственность части наследства. И тогда твой портрет словно по волшебству вернется к тебе. Когда я отправлюсь с визитом к принцессе Мэри, мне не составит труда предъявить этому молодому распутнику ультиматум.
— Я буду перед вами в вечном долгу.
— Да, тебе придется назвать меня крестной матерью своего ребенка.
— Спасибо, Кристин. Это большая честь для меня. — Велвет поставила чашку на стол. — Кстати, о визитах. Я бы хотела, чтобы в Англию приехала принцесса Минетти, ведь мы с ней были добрыми подругами. Что же касается принцессы Мэри, то я никогда с ней не встречалась.
— Будет интересно понаблюдать за перемигиваниями между принцессой Мэри и Генри Джермином, — с усмешкой заметила вдовствующая графиня.
— Вы имеете в виду графа Сент-Олбанса? Неужели между ними что-то было?
— Еще бы!.. Ходит слух, что одно время они вместе жили, хотя Генриетта Мария упорно отрицает это. Мэри овдовела в девятнадцать, — кто же будет осуждать ее за то, что она завела себе любовника?
— Вы меня поражаете! Похоже, вы знаете все придворные интриги.
— Да, конечно. Дамы моего возраста многое знают… — Кристин с таинственным видом наклонилась к собеседнице. — Одной из придворных дам принцессы Мэри числится дочь канцлера Анна Хайд. Ну так вот: я узнала из заслуживающего доверия источника, что она влюблена в брата короля лорда Джеймса.
— Боюсь, у герцога Йорка репутация распутника, миледи.
Кристин расхохоталась:
— Велвет, ты не перестаешь удивлять меня. Самый большой распутник в Англии — это Карл Стюарт. Тем не менее ты увлечена им, хотя и отказываешься это признавать. Тебе кажется, что король не способен на дурной поступок.
Велвет вспыхнула при мысли о длинноногой танцовщице, с которой Карл проводил время в Роухемптоне. А потом перед ее мысленным взором предстали светловолосая графиня Фолмот и беременная, с огромным животом, Барбара Палмер.
— Ничего подобного, Кристин. Я давно уже все замечаю. И я давно избавилась от чрезмерного увлечения им. Хотя, конечно же, мы с ним по-прежнему остаемся друзьями — вне зависимости от количества его любовниц.
— А вот это делает тебе честь, дорогая. Ты будешь чудесной матерью, Велвет.
Монтгомери никогда еще так не радовался, увидев дымы из труб и шпили лондонских церквей. Принцесса Мэри и ее свита путешествовали со скоростью улитки даже при очень хорошей организации всех дорожных мероприятий, которые обеспечивали капитан и его гвардейцы.
На разгрузку корабля, прибывшего из Гааги, ушло два полных дня, поскольку дамы привезли с собой лошадей и горы багажа, включавшего также и мебель. Сама же принцесса Мэри по прибытии пролежала двое суток в постели, дабы избавиться от последствий морской болезни. Помимо карет, Монтгомери пришлось арендовать багажные повозки и лошадей к ним. Кроме того, он заранее отправил своего человека в Кентербери, чтобы договориться о размещении и ночевке. Кентербери находился всего в пятнадцати милях от Дувра, однако принцессе с ее свитой не удалось в течение дня преодолеть даже такое расстояние.
Монтгомери, едва сдерживавшему нетерпение, пришлось делать изменения в маршруте уже по ходу поездки. На четвертый день путешествия он начал догадываться, почему дальновидный и благоразумный Чарлз сам не поехал встречать сестру. Грейстил был абсолютно уверен, что еще никогда не встречал более вздорных, склочных и неблагодарных особ, чем эти прекрасно воспитанные и ухоженные женщины, которых ему приходилось сопровождать. На шестой день пути он прочитал благодарственную молитву Господу за то, что Он послал ему такую скромную, послушную и ласковую жену, как Велвет, казавшуюся истинным ангелом по сравнению с дамами из свиты принцессы. Если бы его жена вела себя так, как они, он перекинул бы ее через колено и как следует отшлепал — именно так ему давно уже следовало поступить со своими подопечными. И только на восьмой день, когда они наконец добрались до Саутворка и стали готовиться к пересечению Лондонского моста, капитан Монтгомери отправил его величеству гвардейца с сообщением, что они, вероятно, доберутся до Уайтхолла незадолго до наступления темноты. Он также не преминул поименно перечислить всех леди, находившихся под его эскортом, а также приписал в конце, что для разгрузки багажа понадобится никак не меньше двух дюжин слуг. Когда же кареты с дамами наконец-то подъехали к парадному входу Уайтхолла, погода вдруг резко ухудшилась, и выбиравшиеся из экипажей дамы начали жаловаться, что ужасно замерзли, и кутались в свои подбитые мехом плащи с капюшонами.
