Я поверил ей. Клянусь всеми святыми, я дурак.
Но даже говоря себе, что он дурак, Дункан не мог не вспомнить, как сгорал от желания, как оказался охвачен страстью, сильнее которой никогда не мог бы и вообразить.
Ты — как огонь в моей крови, в моей плоти, в моей душе. Если я еще раз прикоснусь к тебе, то возьму тебя.
Так прикоснись.
Эмбер…
Возьми меня.
И он сделал это, вопреки всему.
Мне страшно за тебя, за себя, за нас.
Оттого, что я не могу вспомнить прошлое?
Нет. Оттого, что ты можешь его вспомнить.
И это он тоже сделал.
Клянусь Богом, я хочу забыть ее еще крепче, чем забыл свое прошлое.
Но этого Дункан сделать не мог. Память об Эмбер пылала тысячей факелов у него в мозгу, в теле, в душе.
Прикоснись ко мне.
Возьми меня.
С каким-то сдавленным звуком Дункан вступил в бой с этими ярко горящими воспоминаниями так же яростно, как когда-то сражался с тысячей теней темноты.
Но безуспешно.
Его разрывали на части противоречивые желания. Та часть его существа, что оказалась во власти гнева, надеялась, что Эмбер возьмет с собой посланных к ней стражников и укроется в Морском Доме или Уинтерлансе.
Другая его часть боялась, что она именно так и поступит.
И тогда он никогда больше не услышит ее смех, никогда больше не увидит, внезапно обернувшись, как она смотрит на него огненными глазами, никогда больше не ощутит жаркой влажности ее расступающейся плоти, когда он входит в нее.
— Сэр?
Это шепотом сказанное слово послышалось у него за спиной Он повернулся с такой яростью, что Эгберт испуганно попятился.
— Что там такое? — спросил Дункан.
— К замку приближаются трое рыцарей и одна леди. У них с собой небольшая поклажа.
— Леди только одна?
Голос Дункана и его глаза предупреждали о том, что он настроен гневно. Эгберт сглотнул и отступил еще дальше.
— Одна, — боязливо проговорил оруженосец.
— Это Эмбер?
— Я не узнал ни эту леди, ни рыцарей.
В Дункане боролись гнев и боль, пытаясь овладеть его голосом. Ни одно из чувств не взяло верх. Он лишился дара речи.
Дункан повернулся спиной к Этберту и стал смотреть через открытые ворота на дорогу. По дороге к замку действительно приближались лошади. В одной из них он узнал Щита, своего обученного боевого жеребца. К седлу Щита не было приторочено никакой поклажи, но свой меч Дункан теперь чаще носил на боку, чем держал в седельных ножнах.
— Сэр? — напомнил о себе Эгберт.
— Ступай обратно на свой пост.
Эгберт чуть замешкался, потом повернулся и поспешил прочь, недоумевая, отчего вдруг лицо Дункана стало похожим на вырезанную из камня мрачную маску обитателя преисподней.
Стоя на месте, Дункан смотрел, как к замку Каменного Кольца подъезжают, пустив лошадей легким галопом, Доминик ле Сабр и его жена из рода глендруидов.
— Были какие-нибудь затруднения? — спросил Доминик.
Дункан покачал головой.
— Для человека, который только что взял свой собственный замок, не пролив ни капли крови, ты выглядишь чересчур мрачно, — сказал Доминик, спешиваясь.
— Замок не мой, лорд. Он твой.
— Уже нет. С этого мгновения я отдаю тебе замок Каменного Кольца во владение, без ограничений и оговорок. Дункан, ты теперь здесь хозяин, а не просто глава моих арендаторов.
Доминик с улыбкой наблюдал, как до Дункана постепенно доходит смысл сказанного. Ему, внебрачному сыну без имени и без состояния, единственной надеждой могла служить лишь могучая правая рука, да еще страстное желание иметь свою землю… И вот теперь эта земля у него есть.
Доминик понимал, какие сложные чувства обуревали сейчас Дункана, потому что и сам он, Доминик, был рожден вне брака и мог рассчитывать только на свое искусное владение мечом.
И он тоже завоевал богатство и землю благодаря этому своему искусству.
— Собственный замок. — Голос Дункана звучал странно.
Он оглянулся вокруг, как будто видел замок впервые. И в каком-то смысле это было действительно так. Ведь он никогда раньше не смотрел на него как на свое владение.
— Прямо не верится, что это не сон, а явь, — тихо проговорил Дункан. — Мне, безродному и безвестному, подняться до такого, и все за один день…
Сбылась мечта всей его жизни. Она так же реальна, как эти камни у него под ногами, как ощущаемая им тяжесть меча на боку, как доносящийся из кухни запах приготовляемой пищи.
Замок Каменного Кольца принадлежит теперь ему одному и никому другому. Он им владеет, а не управляет от чьего-то имени. И замок, и все его земли, и люди принадлежат теперь ему, Дункану, и будут принадлежать, пока он в силах удерживать их с помощью меча и мудрости. Он больше не Дункан Максуэллский.
Он — Дункан, лорд Каменного Кольца.
— Ты сделал мне большой подарок, — сказал Дункан, снова повернувшись к Доминику.
— Это ты сделал мне большой подарок, — негромко возразил Доминик.
— Я? Что я тебе дал такого, кроме долгой скачки и сомнений в моем достоинстве?
— Ты дал мне то, чего я жажду больше всего на свете. Мир и покой для Блэкторна.
— Мир и покой?
— Ты вернулся один в замок Каменного Кольца. Ты ведь мог, если бы пожелал, поднять мост и послать меня в преисподнюю со всеми моими рыцарями.
— Я бы никогда… — начал Дункан.
— Знаю, — перебил его Доминик. — Вопреки всем сомнениям и искушениям, ты — человек слова. И это слово было дано мне.
Дункан продолжительно выдохнул, чувствуя, будто какая-то огромная тяжесть свалилась у него с плеч.
— Теперь, когда на севере у меня ты, мне никогда уже не придется опасаться за мои Карлайлские владения.
— Даю тебе в этом клятву.
— А я даю клятву тебе, Дункан, лорд Каменного Кольца. Если когда-нибудь тебе понадобится помощь для защиты того, что тебе принадлежит, пришли известие в Блэкторн. Глендруидский Волк придет, чтобы сражаться на твоей стороне.
Сжав друг другу правые руки, они скрепили свои клятвы, как равные.
— Боюсь, что уже очень скоро обращусь к тебе за помощью, — сказал Дункан. — Как только Эмбер достигнет Уинтерланса, Эрик тут же выступит во главе стольких рыцарей, сколько у меня не наберется и стражников.
— Эмбер?
— Ну да, — мрачно подтвердил Дункан. — Эта колдунья не станет медлить и разнесет повсюду весть о твоем приезде и о моем настоящем имени.
— Обернись, Дункан. Скажи мне, что ты видишь.
С озадаченным видом Дункан обернулся — и увидел Эмбер, подъезжавшую к замку Каменного Кольца в окружении стражников.
В душе Дункана смешались облегчение и ярость. Он стоял и смотрел, как эта небольшая группа прошествовала по мосту и вошла в ворота. Тогда рукой в перчатке он схватил Белоногую за поводья, заставив лошадь остановиться.
